Если говорить о Руси, то примеры иудейского миссионерства фиксируются лишь на раннем этапе ее истории. Об одном из них, так называемом ╚прении вер╩ с участием хазарских раввинов при дворе князя Владимира-Крестителя, мы уже упоминали. Историк Василий Татищев указывает также, что при веротерпимом князе Святополке ╚жиды┘ имели великую свободу и власть, чрез то┘ они же многих прельстили в свой закон╩, однако подтверждений этому нет. А Киево-Печерский патерик (XIвек) повествует о мученике Евстратии, который был взят в плен при разорении Киева половцами и продан в рабство иудею из крымского города Корсуня. По преданию, этот самый иудей-святотатец потребовал от него и от 50 других русских пленных отречься от Христа и совершить гиюр, но не добился ничего, и тогда уморил всех голодом, а Евстратия, привыкшего к постам и потому выжившего, распял во время празднования еврейской пасхи. Однако православные богословы Александр Мень и Яков Кротов сомневаются в достоверности данных о Евстратии и называют их ╚баснями╩, ╚издевательством над здравым смыслом, Истиной, Христом╩. И безусловно прав историк Николай Градовский, автор монографии ╚Отношение к евреям в древней и современной Руси┘╩ (Т. 1, 1891), резюмировавший, что ╚евреи вообще не уличались в склонности к пропаганде и прозелитизму╩. Очень точно сказал об этом и Лев Толстой: ╚В деле веротерпимости еврейская религия далека не только от того, чтобы вербовать приверженцев, а напротив ≈ Талмуд предписывает, что если нееврей хочет перейти в еврейскую веру, то должно разъяснить ему, как тяжело быть евреем, и что праведники других религий тоже унаследуют царство небесное╩[1].

Но вернемся к Александру Возницыну. Есть все основания думать, что он принял иудейскую веру не ╚по коварственным наговорам жида Боруха Лейбова╩ (как об этом будут писать в официальных документах), а по собственному разумению. При этом он ясно понимал, с какой нескрываемой злобой и ненавистью будет воспринят сей его шаг окружающими, и по возможности тщился себя обезопасить. Так, направляясь в декабре 1736 года в Смоленск, а затем в Польшу ╚к лучшему познанию Жидовского закона╩, он объявил домочадцам, что едет, дескать, к тамошнему искусному лекарю, дабы тот излечил его от недугов (явно мнимых, поскольку, по показаниям многочисленных свидетелей, никаких болезней у него не наблюдалось). Знаменательно, что в путешествие они должны были ехать вдвоем с Лейбовым, но (опять-таки конспирация!) их крытые коляски встретились в условленном месте на пути к Смоленску, в 50 верстах от Москвы.

Материалы дела позволяют восстановить факты: оказавшись в польском местечке Дубровна, Возницын поселился в доме сына Боруха, Меера. Далее Александр настоятельно просил о своем переходе в иудаизм и желании совершить обрезание, о чем ╚согнув руки свои, присягал╩. И Лейбов, вняв его просьбам, призвал ╚жидов трех человек╩, среди коих находился и моэль, ╚который от Рабинов, то есть Жидовских судей, благословен на обрезание рождающихся┘ младенцев╩. После сего была совершена брит мила, и Возницын, вступивший в союз с праотцом Авраамом, на радостях пожаловал моэля 10 рублями. И ╚все означенные Жиды с оным Борухом и сыном его по Жидовскому обряду обедали, а он, Возницын, от обрезания изнемог и лежал в постели своей╩. При этом ╚Жидовские шабасы [соблюдал] и богохульные противные о Христе Господе Боге слова┘ он, Возницын, произносил╩.

По возвращении из Польши в Москву отношения Возницына с женой еще более накалились, так что дело и до рукоприкладства дошло. Елена Ивановна злобилась на ╚немалые мучительства╩ и ╚нестерпимые побои╩, учиненные ей благоверным. К тому же, она опасалась остаться без гроша за душой в случае положительного исхода дела об их разводе. Так или иначе, у нее были все резоны избавиться от чуждого и не любящего ее супруга. Вообще, сохранившиеся сведения о Возницыной позволяют судить о ней как о женщине склочной, вздорной, корыстолюбивой и малограмотной. Тем не менее, в извете, поданном ею 4 мая 1737 года в канцелярию Московского Синодального правления, Елена Ивановна внятно и достаточно красноречиво рассказала о всех ╚преступлениях╩ муженька.