— Ты наконец понял? Тебе самому приходилось испытывать нечто подобное? Наверняка приходилось!
Она стояла совсем близко позади меня. Когда я повернулся, то обнял ее, этот мой поступок был продиктован смутными воспоминаниями. Но ее тело было бесчувственным, как камень. Между нами больше не было любви. А если и была, Медея постаралась, чтобы это стало незаметно. Я посмотрел ей в лицо, такое прекрасное, несмотря на жадное Время, ее волосы по-прежнему были цвета начищенной меди, а глаза все такие же милые, умные, ее дыхание благоухало фруктами, на миг наши пальцы переплелись. Красота, которая не увядает… затерянная во Времени… недостижимая.
— Неужели ты ни разу не сходил с Тропы?
— Почему же, сходил. Заводил новых друзей, смотрел на мир со стороны. Но так, как это сделала ты, я не делал никогда.
— Ты помнишь, как все было у нас с тобой? Очень давно, в чаще леса и на полянках?
Она была сильной. Она наверняка знала, что я кое-что помню. Мы оба начали просыпаться от очень продолжительного сна, обнаруживая, что мы не одиноки, что в мире были еще такие же, как мы, и что когда-то мы все были вместе. Но я сказал решительное «нет».
Кажется, ее это огорчило, но она продолжила разговор:
— Я позволила себе вспомнить… совсем чуть-чуть. Если постараться, можно вспомнить. До чего длинную жизнь мы с тобой прожили! Зато вместе были совсем недолго. Теперь я вспомнила, это был ты. Сначала я не хотела верить, а теперь верю. Хотя все равно не могу представить себе, что ты никогда не сходил с Тропы. — Она с любопытством посмотрела на меня. — Как же ты, должно быть, одинок. Ты совсем мало жил. Многие люди назвали бы это пустой тратой времени. Мне жаль тебя.
Как и Ниив, Медея пыталась проникнуть сквозь мою защиту, хотя действовала более умело, чем сирота из Похйолы. Она знала то же, что знал я, нам нельзя открываться, когда мы так близко друг к другу.
Чтобы не позволить ее сильной, изощренной магии воздействовать на меня, я стал думать о Ясоне.
— Ты отравила воспоминания своего сына о Ясоне.
— Конечно! Причем у обоих! — Она рассмеялась, глядя на меня, словно удивляясь, что я сам не понял.
— Тезокор ненавидит Ясона только потому, что его ненавидишь ты. Ты для этого использовала магию? Свои волшебные кости? Для того чтобы отнять жизни у своих драгоценных детей?
Я заметил, что лицо ее на миг омрачилось, — я успел уловить боль и страдание. Но она почти сразу взяла себя в руки, ее глаза, полные муки, снова неистово смотрели на меня.
— Драгоценные? Да. Они для меня драгоценные. А почему драгоценные? Ты задавал себе когда-нибудь этот вопрос? Как думаешь, сколько у меня драгоценных детей? Думаешь, это единственные двое?
Мир словно остановился — я вдруг подумал о Ниив и ее полуребенке, а может быть, и наполовину выдуманном ребенке. Я вспомнил Миргу, ее прапрабабку, и того несчастного полуребенка, которого мы зачали. Он вырос под постоянным присмотром духа-хранителя, которого я дал ему. А еще о том, как я узнал, что не могу больше рисковать, производя на свет ребенка, который будет жить в обычном мире.
Медея тоже все это знала, она сразу увидела, что я понял ее. Уж не слезы ли блестят в ее глазах? Она прошептала:
— Я потеряла счет детям, которых рождало мое чрево. Можешь это себе представить? Каждому из них я давала имя, прежде чем избавиться от него. Они преследуют меня, Мерлин!
Впервые мое имя прозвучало ласково в ее устах.
— Но я не могла дать им жизнь, это было бы несправедливо по отношению к ним. Ты понимаешь, что я хочу сказать. Должен понимать. А может, и не понимаешь. Значит, ты слишком погружен в свой эгоистичный мир. Из всех моих детей только эти двое принадлежали Ясону, и только Ясону. Я посмотрела, когда они были еще внутри меня. Я их родила, и мне очень повезло с ними. |