– Где ты их взял?

– Шли в комплекте ко всему остальному, – Счастливчику неприятно, что его старания не ценятся по достоинству. В груди свербит. – Надо было купить новые? И не забыть взять чек. Ну-ну.

– Использованный бронежилет теряет первоначальную прочность. – Горбун осмотрел второй жилет. – И здесь дырка.

– Можешь не надевать. – Счастливчику надоело сидеть. Он играючи подтянул к груди штангу с четырьмя дисками по десять килограмм каждый. На рельефных бицепсах проступили крупные вены. – Объяснишь про эту хрень?

– Инкассаторы вооружены пистолетами Макарова. Пули остановит жилет и первого класса, но я не хочу рисковать.

– Ты знал, что инкассаторам сбербанка разрешено носить укороченные автоматы?

– Мы не грабим сбербанк. Его инкассаторы перевозят крупные суммы в кассетах. Попробуешь расколоть, распилить, взломать, прожечь, просверлить или заморозить хитрый ящик и деньгам конец. Несмываемая краска превратит банкноты в макулатуру.

Горбун осторожно вертел в руках осколочную гранату. Вместо пластиковой заглушки из корпуса торчал стержень запала. Предохранительные усики на кольце. Магическим образом пальцы потянулись к чеке. Четыре секунды до персонального землетрясения. Малютка способна превратить их в решето. Конец мучениям. Конец всему.

Он отложил гранату подальше, потянулся за сигаретой. Рядом с пачкой лежал пистолет.

– Бронекапсула автомобиля инкассации имеет второй класс защиты. – Шумно затянулся, приводя расстроенные нервы в порядок. – Бронестекло второго или третьего класса. Зависит от жадности банка. Третий класс по зубам автомату. Безумие идти на третий класс с пистолетом ТТ.

– Что это значит?

– Ничего. При выстреле в упор пуля из ТТ пробьёт бронежилет второго класса. Для автомобиля предназначено ружьё двенадцатого калибра и граната. – Горбун постучал пальцем по стальному стволу пистолета. Серийный номер оружия грубо спилен. – Это твоя игрушка, не моя.

– Это и есть план?

– Подойди сюда. – Горбун потушил окурок о подошву ботинка. Повернул ватман к напарнику. – Слушай внимательно. Из этой комнаты план не выйдет. Я сожгу его, как только удостоверюсь, что ты всё уяснил правильно. Любая оплошность и мы трупы. Так что соберись.

– Мне присягнуть тебе на верность?

– Достаточно проявить уважение перед моим опытом. Знаешь, за восемь лет в колонии я повстречал немало ребят вроде тебя.

– Это каких же?

– Кичащихся своей молодостью, – Горбун понизил голос до хрипоты. – Считавших себя избранными. Они ошибочно думали, что время над ними неподвластно. Потому что были самодовольными кретинами, не умеющими мыслить критически и просчитывать последствия своих поступков. Наколок у них было больше, чем извилин в головах. Только знаешь, что?

– Просвети меня, умник.

– За этой стеной бахвальства крылась детская неуверенность. Они искали за чей счёт можно безнаказанно самоутвердиться. Повышали свою никчёмную значимость, издеваясь над слабыми духом. Унижения? Пожалуйста. Избиения? Проще простого. Изнасиловать втроём одного? Нет проблем. Без этой подпитки они сдувались как воздушные шары на морозе. За ширмой бравады щемилась ничтожная пустота. Жестокая пустота. Благодаря раздутому эго отражения в кривых зеркалах искажали неприглядную картинку до слащавой напыщенности. Не будь таким, парень. Не смотрись в кривое зеркало.

Перекатывая по столу патроны, Счастливчик представлял, как будет убивать Горбуна.

– Зависть страшная штука, старик, – сказал он.