– Знаете, что в этом времени самое непривычное? Такое, что надо или родиться здесь, или вжиться? Отношение к самому времени! Мы же как ТАМ жили? Мы всю жизнь спешили. Торопились жить! «Скорее, а то опоздаешь в школу!» Бегом за автобусом! Вверх – на лифте, вниз скачешь через три ступеньки! В толпе снуешь, как чемпион по спортивной ходьбе! Быстрее, быстрее, быстрее… Застрянешь, бывало, в пробке на полчаса, и весь салон готов исцарапать, и гадов-прохожих передушить. Вскакиваешь по будильнику, моешься по-быстрому, одеваешься наскоряк… Заскочишь по дороге в кафешку, перехватишь гамбургер, и – рысью на работу. А там запарка! Хватаешься сразу за три телефона, на этого обалдуя Эдика орешь…
– Но-но-но! – строго сказал Эдик. – Я бы попросил!
– Обойдешься, пролетарий… – улыбнулся Сергий, – Мечешься по всему городу – то запчасти ищешь, то с налоговой разбираешься, то кредит в банке выбиваешь… С девушкой познакомишься в клубе, станцуешь разок, потискаешь, и бежишь такси ловить – к ней на квартиру, или к себе… И вся любовь! Некогда даже прогуляться, побродить по вечернему городу, повздыхать на луну… Нет, надо поскорее, чтобы секс, и забыться до утра. А с утра гонка по новой…
– А здесь ты уже не торопишься? – спросил Эдик с закрытыми глазами.
– А куда? – хмыкнул Сергий. – Здесь вообще никто не торопится жить – здесь просто живут. Я это впервые понял там еще, в Парфии, когда нас к морю вели через пустыню. Верблюды ступают, как в замедленной съемке, колеса повозок еле крутятся, а никто не спешит. Все спокойны, веселы. Года два назад, окажись я здесь я бы уже, наверное, извелся весь от такой неторопливости! Плывем себе, гребем помаленьку… Стемнело – пристали к берегу, переночевали, и опять поплыли… Я б тогда от злости Эдика покусал бы… Во! – уливился Лобанов. – Смолчал! Что это с ним?
– Эдик спит! – хихикнул Искандер.
– Ну, раз пролетариат почивать изволил, то и нам пора бай-бай.
– Споки ноки… – пробормотал Эдик и завернулся в одеяло – ночами было прохладно.
С утра сехери вторглись в пределы Буколии. Никаких ясных примет не замечалось, граница была размыта и условна, но ее хорошо чуяло нутро – у Сергия внутри екало. Страху было мало, а вот напрягу – хоть убавляй. Мышцы костенели будто сами по себе, и волосы топорщились. Роксолан раз за разом чувствовал чужие взгляды, недобрые и опасные. Буколы были у себя дома, они выучили наизусть расположение всех проток и бесчисленных озер, знали кратчайшие пути, могли напасть в любое время и скрыться в лабиринте водных дорог.
Раза два в перспективе мелькнули лодки с высоко загнутыми носами и кормами, вязанные из папируса, оседланные полуголыми людьми. Взмах веслом – и лодки растворялись в тростниках.
Перед самым полуднем сехери поплыли вокруг островка, на редкость сухого и покрытого травой. Донакс рос лишь по берегу, окаймляя «участок суши, со всех сторон окруженный водой».
И тут начали происходить события. Из ближних проток повалили папирусные лодки буколов, потрясавших копьями и вопивших на все голоса. Небольшой отряд лучников, залегших на островке, тоже начал боевые действия – натянулись десятки луков, и по добровольцам полетели стрелы.
– К берегу! – заорал Сергий, подставляя щит – стрелы протарабанили, втыкаясь в вощенную кожу. – Искандер! Иоанн! Эзана! Займитесь лодками!
Раздраженно обломив пойманные стрелы, он едва успел отбить щитом пущенное в него копье. Копье ушло в воду.
Сехери с ходу врезался в камыши, раздвигая их, как шторы, и являя взгляду стрелков-буколов. |