Об этой шкатулке Еванфия упоминала. Никаких свойств и значений у шкатулки не было, так память... благоуханный розовый кедр, и на резной крышке – миниатюра работы молодого Саввия Богориса: вид на горное озеро Ксифир. Тончайшая паутина трещин лежала на миниатюре...

– Может, ее и вынесли, – сказал Алексей. – Если Птицы были дома, могли вынести. Найдется хорошо. Не найдется...

Еще лучше, закончил он про себя. Тропа – это такое место, где лучше не иметь привязанностей. Даже ни к чему не обязывающих привязанностей к вещам.

Казалось, что ехали долго. Упавший на город мороз – после оттепели – сделал улицы почти непроезжими. Вновь выползли и загромыхали страшные оранжевые пескометатели; под светофорами стояли долго и трогались с трудом; и на перекрестке двух не слишком оживленных улиц, озаряемая синими вспышками, воздвиглась авангардная скульптура «Умирающая газель».

К Речному подъехали с необычной стороны, и Алексей даже не сразу опознал местность. Горели странного закатного света фонари, обманывающие сильнее всех прочих. Водитель помялся и взял только одну десятку из двух, протянутых ему. Кажется, он готов был отказаться и от другой, но это было бы совсем неприлично.

Саня вдруг поняла, что еле передвигает ноги. Площадь у темной громады вокзала была странно пуста и светла, лишь вдали возле ярко освещенного киоска стояла парочка и что‑то неуверенно покупала. Сане казалось, что они с Алексеем шли по голой, без декораций, сцене – перед полным залом, замершим в ожидании чего‑то обещанного.

Путь их лежал под аркой во двор и дальше – к стоящему отдельно, за высокими деревьями, четырехэтажному зданию. Первый этаж его был темен – там, видимо, располагалось казенное учреждение. На прочих этажах окна местами светились – но, по впечатлению, освещенных окон было меньше, чем в других домах.

– Вот и пришли, – сказал Алексей. – Сейчас на третий этаж... вон, окошко светится – наше...

– А удобно? – вдруг засомневалась Саня. Устав, она всегда начинала испытывать сомнения во всем, знала за собой такую особенность – и все равно предпочла переспросить.

– Вполне...

Подъезд был полутемен и грязен. Сане показалось, что своим золотым пятном она заметила какое‑то волнообразное струение над самой лестницей – сверху вниз, – но, как всегда, взглянув туда, она отвела пятно в сторону и ничего странного больше не увидела.

Путь на третий этаж отнял последние силы. На площадке между третьим и четвертьм лежал, обняв батарею, пьяный. Сильно воняло.

– Знают сокола по полету, а добра молодца по пердячей трубе, проворчала Саня. – Так у нас говорили...

– Да‑да... – отозвался Алексей отсутствующе. Он нажал кнопку звонка – в недрах квартиры взревело глухо. Подождал немного, нажал еще раз и не отпускал долго. Потом стал искать в карманах ключи. Сане показалось, что он растерян... ошеломлен... испуган... хотя ни одно из этих слов относиться к Алексею не могло.

Наконец он нашел ключ и отпер дверь.

– Жди здесь...

Но Саня как бы не услышала. Жаркая вонь текла из недр квартиры. Где‑то в глубине ее горел свет, но сразу за дверью было темно. Алексей нашарил выключатель.

Темное вздувшееся тело лежало в двух шагах от порога. Лоснящаяся лужа натекла под ним. От лужи разбегались тараканы.

Саня громко икнула. Алексей быстро открыл дверь ванной, втолкнул ее туда.

– Побудь пока здесь. Слышишь меня? Саня судорожно кивнула. Глаза ее были огромные.

Алексей пустил холодную воду, намочил край полотенца, обтер ей лицо.

– Сейчас мы уйдем отсюда. Подожди чуть‑чуть...

Она кивнула еще раз.