– И ты поехал, – сказал я.

– Конечно.

– Ничего мне не сообщив.

– Ничего.

Шины тихо шуршали по асфальту и лишь изредка, наезжая на трещины, издавали негромкий хлопок.

– Я бы тебе тоже ничего не сказал.

– Знаю, – сказал Хоук.

По встречной полосе, мимо нас, по направлению к Салинасу, промчался огромный грузовик.

– Я прибыл, взял напрокат машину и приехал в Милл Ривер, как она и просила. Встретился со Сюзан.

– Как она выглядела? – спросил я.

– Потрясающе, если не считать дикой усталости и напряжения – будто она в полном отчаянии, но не хочет, чтобы это стало кому нибудь известно. Похоже, она даже себе ни в чем не признавалась.

– А голос? – спросил я.

– Как натянутая струна, – ответил Хоук. – Возьми смычок – и на нем можно сыграть интермеццо.

Я вздохнул.

– Предупреждал же, что будет непросто, – сказал Хоук.

Я кивнул. Хоук продолжал:

– Она сварила кофе. Свежие французские булочки и такие крошечные кунжутные печеньица. Выглядело, будто бы она разыгрывает из себя хозяйку. Потом она рассказала, что этого парня, Костигана, встретила в прошлом году в Джорджтауне, когда была интерном в Вашингтоне. В общем, она с ним познакомилась, и он предложил ей работу в местной клинике.

– В Милл Ривер?

– Угу, – подтвердил Хоук. – В больнице имени Костигана.

– Семейный бизнес?

– Одно из многочисленных ответвлений.

Вдоль дороги стали попадаться неопрятные придорожные лачуги, в которых можно купить артишоки, клубнику и всякое такое. Фары высвечивали противные, написанные от руки вывески.

– А у Сюзан в то время были нелады с тобой, вот она и решила съездить проветриться. И она говорит, что Костиган ей действительно понравился. Но ей не хотелось забывать тебя совсем, поэтому она звонила тебе, а ты писал ей письма и разговаривал. Она не забывала тебя, но при этом держалась поближе к Костигану.

На правой обочине шоссе возник зеленый знак. На мгновение фары высветили сияющие буквы: «Мост Сан Матео. 5 миль».

– А вот Костиган чего то дергался. Хотел жить с ней вместе, но Сюзан сказала «нет». Он спрашивал: «Почему ты не бросишь этого голодранца из Бостона?» – а Сюзан отвечала: «Да потому, что я его люблю», а Костиган: «Как ты можешь любить одновременно и его и меня?» – а Сюзан: «Не знаю», – вот так они и проводили время в обществе друг друга.

– Мне кое что известно об этом, – сказал я.

– В общем, она не могла вернуться к тебе и бросить Костигана, но также не могла позволить ему жить с ней. Поэтому в конце концов честно призналась себе: «Я, видимо, совершенно свихнулась», – и отправилась к психиатру.

Хоук рассказывал все это приятным бархатистым голосом, словно речь шла о братце Кролике и терновом кусте.

– Тогда я сказал ей: «Сюзан, да ведь ты сама психиатр», а она мне: «Знаю» – и качает головой. В общем, – повторил Хоук, – она пошла к психиатру...

– Упомянула, к кому именно? – спросил я.

– Нет, – сказал Хоук. – Но психиатр помог ей понять кое какие проблемы. Тогда она начала отдаляться от Костигана, а тому это не понравилось, и он принялся наведываться к ней когда ни попадя. Даже когда она просила его этого не делать, он все равно приходил к ней на квартиру: у него был ключ. Даже когда она говорила, что хочет побыть одна и во всем разобраться. Наконец она сказала, что если он не успокоится, то она переедет в другое место, а он ответил, что ни в коем случае не допустит этого. Я спросил ее: «Что он может тебе сделать?» – но она лишь качала головой и повторяла: «Ты его не знаешь».