- У вас одна надежда выйти отсюда живым, Майклсон. Одна. И это - сотрудничество...

- Я сказал, это не мое имя.

Он закатил глаза. - И как я должен вас называть? Кейн? Шейд? Скажите же.

- Я несколько лет не был на Земле. Но раньше профессионал должен был обращаться к администратору, именуя его "сэр".

Он выпучил глаза.

- Ну же, попробуем?

Его губам прошлось потрудиться, прежде чем выскочило слово.

- Вы точно больной.

- Можешь поцеловать мою высококастовую задницу, гребаный лакей.

Губы снова зашевелились без звука. - Вы... тут... вы не смеете...

- Тут не у меня проблемы, Феллер. У вас. Если бы Управляющий Совет хотел моей смерти, я уже умер бы. Просто не очнулся бы. Но кто-то вложил серьезные деньги в нейрохирургию, и вместо потешного суда за убийство Вило я помещен к политзаключенным. Вместо дознавателей-социков ко мне шлют старого доброго Рабебела с беседой о сотрудничестве. Что означает: в Доме дела идут хреново и некто считает, что я нужен, что я могу разгрести ваше дерьмо. Так начинай целовать мне задницу - или шли воздушный поцелуй и до свиданья. - Я картинно помахал ресницами. - Выбор твой.

Губы уже не дергались, он показал подобие оскала. - Дело не только в вас, Майклсон. Мы знаем о вашей дочери и где она сейчас...

- Саймон, Саймон, Саймон. - Я тоже умел оттопыривать губы, и зубы мои оказались повнушительнее. - Ты точно хочешь замешать в дело мою семью?

Нижняя его губа отвисла.

Я чуть склонил голову набок. - Не то чтобы я тревожился насчет нее; Вера защищена так, как вы и вообразить не можете. Но если вы решили устроить шоу "мы-перебьем-твою-семью" из принципа, я не против. Похоже, ты не видел тот кубик и не знаешь, чем кончил Уинсон Гаррет.

Его брови сошлись, губы пытались сложиться в ироническую улыбочку. - Угрожаете мне?

- Не. Просто подумал, знаешь, эти поручни похожи на рычаги, а койка приделана к полу, настоящая стабильная платформа. Идеально - отсюда я смогу пинком снести твою дурацкую голову с плеч. Начисто. Как чайный катыш. Хряссь. Блям-блям-блям.

Правое веко дрогнуло. Румянец стек со щек под бороду. - Я читал ваше досье... ноги - ваши ноги не...

- Ага, Саймон. Верно. Мои ноги не. Ты веришь всему, что читаешь?

Резкий звук - придыхательное ки-йя - и сжатие мышц живота, чертовски сильных, подбросили подгузник ему в лицо, и нервные руки взлетели голубями, он дернулся в сторону так сильно, что упал со стула и плюхнулся задом об пол, и вскочил злее медведя, которого опрыскали слезоточивым газом. Потому что мои ноги, разумеется, даже не поднялись выше поручней.

- Резвлюсь как ребенок. - Я усмехнулся. - И наврал, будто можно пинком снять голову. Вот такая я задница.

Он сделал шаг ко мне, рука сжалась в кулак, кулак поднялся над плечом. И застыл. Завис, пока на лбу не выступили синеватые вены.

Что доказало: все мои догадки были совершенно верны.

Улыбка моя стала гаже. - Можешь валить, Феллер. Не приходи, пока Упсы не захотят реальной сделки.

Жилы на лбу шевелились. Но кулак разжался, рука опустилась.

Он понурил голову. - Не знаю, чего ожидал. Почему сейчас должно было стать не как раньше?

Он почти упал на стул и вяло оперся о край стола. - Ты ничуть не меняешься, да? Ни на кроху. И зачем бы тебе? Быть таким - это всегда помогало тебе получать что хочешь.

Какого хрена он изображал теперь? - Я не стал бы загадывать...

- Может, сработает и в этот раз. - Он говорил скорее сам с собой. Опустил голову, словно ни лице было написано нечто, чего мне не следует видеть. - Скажи хотя бы это, Майклсон. Кейн. Кто угодно. Почему побеждают всегда только ублюдки?

Я не ответил. Прекрасно понимал, о каком ублюдке он говорил. Он же так и сидел лицом вниз, ловкие некогда пальцы сплетены, чтобы можно было толкать одну костяшку другой, резко.