|
00, центральный зал женевского железнодорожного вокзала Корнаван, — Виктор Иванович встал и положил возле чашки с недопитым кофе несколько купюр. — Мне было приятно иметь с вами дело, господин Стюарт.
— Взаимно, господин Онопко… Как только советский резидент покинул ресторан, Стюарт вытащил из кармана пиджака радиотелефон и набрал несколько цифр. — Это я. Сбор сегодня, в 20.00. Сектор четыре. У меня все…
32 ЧССР. Прага
16 января 1978 года — Это будет самое ужасное путешествие в моей жизни! — заявил Бержерак. — Почему? — механически поинтересовалась я, думая о своем. — Вы знаете, что я должен буду сделать собственными руками? — Нет. — Вы видели свою фотографию на австрийском паспорте? — Нет еще. Покажите… — Какой смысл? — Кевин залпом допил виски. — Через пару часов увидите это в зеркале. — А где будешь ты, милый? — Рядом… — Юджин улыбнулся и закурил. — Где же мне еще быть? — В буквальном смысле рядом? — Где бы я ни был, Вэл, я всегда рядом с тобой… — А как потом покинут страну действительные хозяева паспортов? — За них не беспокойся, — Юджин усмехнулся. — Их проблемы мы как-нибудь решим. — А что будет, если в аэропорту все-таки раскусят нас? — Не раскусят! — И все-таки? — Вэл… — Хорошо, милый… — я тряхнула головой. — Что будем сейчас делать? — Гримироваться! — подсказал Бержерак. — Надеюсь, во время работы вы не храпите? — Соплю. — Как вас выдерживает жена, Кевин? — Слышали бы вы, Вэл, как храпит она, — ухмыльнулся Бержерак. — По сравнению с ее носоглоткой моя — просто лужайка с одуванчиками… К девяти часам вечера мы с Кевином были полностью готовы. Не думаю, что в ЦРУ он получал зарплату как штатный гример, однако потрудился этот носач действительно профессионально. У него был свой стиль, в этом я убедилась на практике. В отличие от живодерок из спецгруппы КГБ, непонятно зачем измордовавших меня перед вылетом в Барселону, и тихой, сдержанной Марии, приютившей меня в Лодзи, Кевин не работал, а вдохновенно творил, вертя меня, как резиновую куклу, то и дело отходя в сторону, чтобы полюбоваться на труды рук своих и остервенело при этом сопя. Особое внимание он уделил моему животу, предложив мне опоясаться специальным надувным бандажом. Когда я вышла из ванной со свеженьким пузом, он придирчиво оглядел меня и безапелляционным тоном опытного гинеколога заявил: «На восьмом месяце беременности, Вэл, живот выглядит более внушительно. Возвращайтесь в ванную и высуньте мне бандаж: я поддую его еще немного!» Поскольку я не имела морального права спорить, пришлось подчиниться. Ненавижу клуш, которые не упускают случая, чтобы не позлословить над внешностью другой дамы. Однако, вдосталь насмотревшись на свое новое обличье, я пришла к печальному выводу, что госпожа Берта Брунмайер — не просто некрасивая, а вызывающе, даже триумфально уродливая женщина. Какой-то классик писал, что будущая мать всегда прекрасна. Думаю, этот корифей либо просто хотел подлизаться к какой-то конкретной даме сердца, либо никогда не видел беременную на восьмом месяце Берту Брунмайер — низенькую, прыщеватую, с пигментными пятнами на несвежем лице и невыразительными глазками-буравчиками в черной оправе очков. Около семи часов вечера Юджин исчез и вернулся уже к десяти, когда мы с Бержераком сидели на кухне и пили шестую или седьмую чашку кофе. |
