— А как же ты...

— Я потом приеду. На разборки. И за то, что вы с ним сделали, всех на его глазах урою.

— Зачем?

— Затем, чтобы он меня любил, а всех остальных боялся. Слыхал байки про доброго и злого следователей?

— Не слыхал, видел! Когда еще по первой ходке шел.

— Так вот я добрый. А ты злой. Пока я тебе это разрешаю.

— А если я вдруг лишку?

— А если лишку, то за эту лишку я спрошу с тебя. Втрое спрошу! Понял?!

— Понял, Папа. Сделаю все как надо, Папа... Шустрый положил трубку на рычаги, злобно ощерился, вернулся в комнату, шагнул к пленнику и, не говоря ни слова и никак не предупреждая свои действия, ударил Ивана Ивановича кулаком в правую скулу. Тот пошатнулся, но не упал, удерживаемый десятком вцепившихся в него рук.

— Ты что?! — возмутилась братва. — Нам велел его пальцем не трогать, а сам...

— Он наших братанов! Там! И там! — сказал подручный Папы и с силой пнул врага в живот.

Иван Иванович от боли согнулся в поясе. И ткнулся лбом в пол. Его уже никто не держал.

— Вы чего его отпустили? — заорал Шустрый.

—  — Так он же того. Он уже готовый.

— Все равно держите! Может, он только притворяется, что того.

Ивана Ивановича подхватили под локти и поставили на ноги.

Он открыл глаза, увидел перед своим лицом свирепую, злорадно оскаленную физиономию, увидел занесенный для удара кулак и понял, что был прав, что его начали убивать.

— Ты зачем наших братанов? Гнида! — заорал Шустрый и еще раз, наотмашь, ударил досадившего ему врага.

— Ну-ка дай я тоже разок! — подбежал распаленный брызнувшей на пол кровью один из «быков».

— Назад, — рявкнул Шустрый. — Он мой! Только мой! А ну говори, откуда взял пистолет и баксы?

— Там взял, — ответил разбитыми губами Иван Иванович.

— Где там?

— В пиджаке. Который в шкафу висел. Там ключ был.

— Ты что, чужие карманы шмонал?

— Нет. Я его надел. Когда в шкафу сидел, — честно ответил Иван Иванович.

— Зачем сидел?

— Я прятался.

— От кого прятался? От мусоров?

— Я от любовника прятался. Который к моей знакомой пришел. У которой я был.

Братва многозначительно захмыкала, косясь на помощника Папы.

— Ты что, издеваешься надо мной! Анекдоты, гад, пересказываешь? — взревел Шустрый. И снова ударил растянутого в руках братвы, как на дыбе, Ивана Ивановича по лицу.

— Я правду говорю! Я в шкафу сидел! Я голый сидел, когда он пришел. Я его пиджак надел... — испуганно заголосил Иван Иванович.

— Какую правду? Про шкаф правду?

— И про шкаф правду!

Братва заржала в голос, уже не скрывая своего удовольствия от наблюдаемой сцены.

Помощник Папы озверело замолотил по лицу, груди и животу издевающегося над ним в присутствии братвы врага, уже мало помня предупреждения своего пахана. Насчет того, чтобы не до смерти.

После третьего удара Иван Иванович уронил голову на грудь и затих.

Шустрый отскочил от обвисшего тела, потирая отбитые и окровавленные костяшки пальцев.

— Чего вы ржете? И чего стоите? Вам что, делать нечего?

— А что делать?

— Не знаю, что делать! Ну хотя бы обыщите его.