Во-вторых, я думаю, что, когда возник пожар, ты находился в своем любимом «Саудаде», и в этом есть и моя вина. Ты легко мог стать третьей жертвой на моем счету. Эта мысль для меня невыносима до тошноты — можешь поверить. Когда наш домоуправ рассказал, что какой-то неудачник пытался открыть мою квартиру чужими ключами, мне постепенно стало ясно, что ты остался жив.
Ромарио опустил голову, стреляя глазами, как затравленный кролик. Он был на двадцать сантиметров выше меня, поэтому выглядел скорее как разъяренный лось, бодающийся рогами из торчащих во все стороны черных лакированных волос.
— Я не знал, куда деваться. В свою квартиру идти боялся, мой номер есть в телефонной книге, и эти бандиты могли меня там поджидать. А еще…
Он поднял голову и посмотрел на меня так, словно хотел сказать: хорошо, ты сказал правду, только убирайся со своей правдой куда-нибудь подальше и будь с ней счастлив, но не забывай, кто тебе ее выдал — на свое несчастье. Но в действительности он сказал следующее:
— Пожар так быстро распространился, что я оставил свою сумку в «Саудаде». Там было все — паспорт, деньги, кредитки. Все пропало! Я даже не мог снять номер в отеле.
— А почему ты не пошел в банк?
— Филиал моего банка находится на углу, где и «Саудаде», и я не хотел светиться там.
— Прекрасно. — Я показал ему на стул. — Садись. Выпить хочешь?
— Спасибо. Не откажусь.
Медленно и осторожно, как старик, он сел на стул, выставив перебинтованную руку прямо перед моими глазами.
— Поесть чего-нибудь найдется?
Я утвердительно промычал, поставил на стол водку и стаканы, хлопнул банкой сардин по столешнице и дал ему консервный нож и початую пачку хрустящих хлебцев.
— Извини, больше ничего нет.
— Вполне достаточно, — ответил он, глядя на сардины, будто только этого ему и не хватало в жизни.
Я налил водки, мы выпили. Ромарио вскрикнул:
— Ух ты, мать честная, это на пустой-то желудок!
Потом он попытался открыть банку здоровой рукой, подпирая ее локтем. Не выдержав, я сам открыл банку. Ромарио поблагодарил, но перестарался, рассыпаясь в благодарностях, так что я чуть было не швырнул ему в морду банку вместе с открывалкой.
— И что дальше?
Выжав из банки последние капли масла и вылив их на хлеб, Ромарио отправил кусок в рот. Дожевав, он сказал:
— Я думал, сначала надо будет лечь на дно и посмотреть, как будут развиваться события.
Он выжидательно смотрел на меня. Я отвернулся.
— Ну вот, потом я все обдумал и решил, что, если… если ты не будешь возражать, может, я останусь у тебя на несколько дней?
Я долго смотрел на него, не понимая, почему это ему вдруг стало приятно мое общество, или он действительно был так одинок и уже дошел до ручки, что был готов терпеть мое брюзжанье ради места на софе. Я налил себе водки и зажег сигарету.
— А почему ты, как мы договаривались, просто не уехал на пару месяцев куда-нибудь на юг?
Это был даже не вопрос, а, скорее, вздох. К великому удивлению я получил ответ.
— Как же я мог уехать? Нет, я не мог! — в отчаянии воскликнул Ромарио.
— Что значит, не мог?
— Я… — Он уставился в пол. — Я же не могу лететь никуда, кроме Бразилии, но на билет туда у меня нет денег. Ты прав, в последнее время дела в «Саудаде» шли неважно, а если честно, то я — на нуле. На билет, может быть, и наскреб бы, но приехать домой после стольких лет отсутствия пустым, не имея возможности пригласить друзей за праздничный стол — нет, я не могу. |