— Что значит — тырят? — возмутился китаист. Тут он тоже заметил широкую спину в белом костюме, теперь уже поспешно скрывшуюся в кухне.

Сергей Петрович перевел взгляд на маленькие тарелочки с тонкими, словно прозрачными полосками утки, запеченной в медовом соусе, и лицо его медленно приобрело цвет стен Запретного города. Говоря по-простому, оно сделалось темно-бордовым.

— Да у нас… Да такую утку мы в России всей семьей едим, и еще гостям остается… — запыхтел он. — Ну, не думал, что на старости лет меня так обманут…

— Пойди сюда! — строго приказал он по-китайски официанту. — Слушай меня внимательно: это не вся утка. И он жестом древнеримского трагика указал на стол.

Официант во фраке и в бабочке радостно закивал.

Тут неожиданно резво вскочил с места Вован и, выкрикивая непереводимые русские слова, щедро приправленные неприличными жестами, принялся грудью наступать на официанта.

Официант по-прежнему делал вид, что ничего не понимает. Впрочем, в равнодушии к иностранным языкам он был по-своему прав. Мол, нас полтора миллиарда. Учите китайский, господа!

Однако после нескольких зычных призывов к полиции в глубине ресторана наметилось какое-то смутное движение. Словно слабый ветерок вновь подул, но теперь в другом направлении. И опять в зал, как на сцену, вальяжно выплыл все тот же повар. Всем своим видом он выражал презрение к тупым и назойливым европейцам, ничего не смыслящим в китайской кухне. Могли бы узнать, что в «пекинской утке» в ход идут всего пара тонких кусочков, срезанных у утки со спины…

Раздражение повара можно было понять: тысячелетия древней истории его страны пролетели, как миг, там сменялись династии, гибли императоры, вместе с ними погибали целые армии, в гробницах властителей хоронили жен и наложниц. За предательство или воровство одного китайца в прежние времена вырезали целые улицы. А тут такая мелочь… Жратва для богатых чужеземцев. Им бы по чашке риса в день, как бедным китайцам, небось, не так зачирикали бы. Все прошло, пройдет и это… В руках у повара, словно чаша в деснице китайского императора, дымилась огромная супница. Подскочившие официанты мгновенно расставили на столе пиалы и разложили ложки. В общем, от их огромной утки остался…лишь суп с лапшой.

«А потом — суп с котом», — ни к селу, ни к городу вдруг вспомнила Лина.

В общем, в спектакле «пекинская утка» для наивных российских туристов наступила финальная часть.

— Ну, ладно, давайте под супчик выпьем китайской водки, — предложил Вован. Он поднялся с места и, застенчиво улыбаясь, объявил:

— Быть добру!

— Чтоооо? — не понял китаист, поправив запотевшие от горячего супа очки.

— Так у нас в селе говорят, когда выпивают, а сказать нечего, — пояснил Борясик, прихлебывая лапшу. — Беспроигрышный тост. В общем все просто и ясно — быть добру!

— Тут и возразить нечего, — поддержала его Лина. — Кто же пить за зло будет?

— Ну, вот и все, — с сожалением сказал Петр, когда вся компания, скинувшись, расплатилась с официантом. Чаевые из-за скандала с уткой официанту дали минимальные, а тот вежливо закивал в ответ и заулыбался. Мол, все в порядке, господа. Международные конфликты явно не поощрялись хозяевами заведения.

— Давайте пройдемся до гостиницы пешком, — предложила Лина. — Немного разомнемся и посмотрим на ночной Пекин.

— Ну, вы идите, гуляйте, друзья мои, — ученый поправил очки и посмотрел на спутников с легкой насмешкой. — «Блажен, кто смолоду был молод», как писал наш классик.