— Пошли, — предложил он. — Посидим за столом и поговорим.

Женщина неохотно согласилась. Завтрак был роскошен — превосходные фрукты, вино, сыр, — но всё время утекло на вопросы и ответы: где Марии довелось побывать после развала их организации, где и какая революция победила, где агитация имела успех, а где провалилась.

И Гернер понял, куда девалась прежняя Мария, почему она стала той безжизненной, бесстрастной женщиной, которая сейчас стояла перед ним. Мария была классической революционеркой, настолько увязшей в массах, силовых структурах и политической бдительности, что забыла о живых людях. Люди стали для неё объектами. Положительными были коммунисты, а отрицательными — все прочие.

Посему для неё было очень удобно валить в одну кучу нацистов, монархистов, демократов, республиканцев и капиталистов. Все они для неё были на одно лицо. Они были «они». Также он обнаружил, что она никогда не задерживалась в стране, где революция победила. Те, кто больше всего мечтают о земле обетованной, как ни странно, сильнее всего боятся пересечь её границы.

Мария оттаяла, попробовав вина.

— Ну, а как у тебя дела, Рикардито?

— У меня есть моё вино, моё поместье, моя земля.

— Ни один человек не может владеть землёй.

— Я владею этой землёй точно так же, как любой человек владеет ещё чем-нибудь. Я изменил эту землю, всё здесь сделано мною. Моя земля стала прекрасна. И могу добавить, что вполне обхожусь без помощи какого-либо революционного комитета.

— Ты больше не используешь своё умение?

— Я использую его в других целях. Сейчас я созидаю.

— Когда ты ушёл от нас, ты ведь, тоже работал на других, не так ли?

— Иногда.

— Против революции?

— Конечно.

— Как ты мог?

— Мария, я боролся на стороне существующих режимов по той же самой причине, по которой многие воевали против фашистов. Это была единственная борьба в то время.

— Но ведь ты верил. Я знаю, что ты верил.

— Я верил, дорогая, потому что был молод. А затем я повзрослел.

— Тогда, надеюсь, я никогда не повзрослею.

— Ты постарела, не взрослея.

— Это жестоко. Но чего же ждать от человека, который может вкладывать жизнь в виноградники, вместо того чтобы отдавать её человечеству!

Гернер откинул назад свою львиную голову и рассмеялся.

— Действительно. Это уж чересчур. Ты просишь меня убить человека за семьдесят тысяч долларов и называешь это служением человечеству?

— Да. Это так. Они представляют собой контрреволюционную силу, которую мы не можем преодолеть.

— Тебе не кажется странным, что тебя послали ко мне с деньгами?

— Когда-то ты пользовался авторитетом.

— Но почему сейчас?

Женщина обхватила грубыми, покрасневшими руками бокал точно так же, как она делала это в молодости, будучи нежной и красивой, правда, тогда вино не было столь прекрасным.

— Хорошо, Рикардито, объясню. Мы полагаемся на твой ум, потому что ты единственный, кто умеет думать. Все остальные, особенно в нашем комитете, не могут сравниться с тобой в мудрости.

— У вашей организации есть много людей, которые эффективно убеждают других людей. Ведь так?

— Так.

— Тогда почему спустя двадцать лет они должны прибегать к услугам наёмного убийцы? Неужели они полагают, что в случае поимки я не разговорюсь? Абсурд. Должно быть, они собираются убрать меня после этого? Зачем столько хлопот? Они могли бы нанять кого-нибудь другого, гораздо дешевле, а не за семьдесят тысяч долларов.