Оба предмета лежали на красном бархате, напоминая сделанные машиной бриллианты для элегантной Смерти.

— Привет, дорогая, — прошептал Гернер. — Вот мы и снова за работой. Тебе этого хочется? Ты слишком долго отдыхала?

Он погладил ствол кончиками пальцев правой руки.

— Ты великолепна, — сказал он. — Никогда ещё ты не была такой подготовленной.

— Всё ещё разговариваешь со своим оружием? — рассмеялась Мария.

— Конечно. Ты думаешь, оружие — это просто механизмы? Да, ты можешь так полагать. Ты ведь считаешь, что люди тоже механизмы. Но это не так. Они не механизмы.

— Я просто спросила. Мне показалось… как-то… странно…

— Ещё более странно, дорогая, что я никогда не промахивался. Никогда. Разве это не странно?

— Это тренировка и умение.

К аристократическому лицу Гернера прилила кровь, щёки сделались румяными. Как у героев в детских книжках-раскрасках.

— Нет, — отчеканил он сердито. — Это не навык, а чутьё. Нужно уметь ощущать ружьё, пулю и цель. Стрелок обязан иметь чутьё, для того чтобы корректировать стрельбу. Тогда траектория пули будет безошибочной. Мазилы не чувствуют своего выстрела, они не способны самозабвенно настраиваться на цель. Я не промахиваюсь, потому что чувствую кожей, как мои выстрелы поражают жертву. Важнее этого нет ничего. Ветер, освещение, расстояние — всё это пустяки. Скорее ты промахнёшься, доставая сигарету из портсигара, чем я, метясь в цель.

Затем Гернер приступил к своему обычному ритуалу, оставляя оружие в футляре неразобранным. Он сел за стол и вызвал дворецкого, дёрнув за шнур, свисающий с потолка. Гернер тихонько мурлыкал про себя в нетерпении, не глядя на Марию. Она никогда бы не поняла. Она не имела чутья. А не имея его, невозможно научиться жить по-настоящему.

Открылась дверь, и вошёл дворецкий.

— Спасибо, Освальд. Принесите, пожалуйста, мои припасы.

Буквально через несколько секунд Освальд снова вошёл, неся в руках ещё один чемодан из чёрной кожи, который по виду напоминал докторский саквояж.

Аккуратно выложив содержимое саквояжа на стол, Гернер заговорил.

— Те, кто, покупая боеприпасы, надеются на их стандартность, непроходимые глупцы. Они приобретают подозрительность и получают в ответ ту же подозрительность. Знаток должен изучать каждую свою пулю.

Он взял со стола тупорылую, сероватого цвета пулю и потёр пальцами, чувствуя, как они смазывают её поверхность. Затем он стал пристально вглядываться в эту пулю, анализируя ощущения, исходящие от неё, конфигурацию, вес и температуру. Он перебрал несколько дюжин пуль, рассматривая их по одиночке и кладя на место, пока наконец не выбрал ещё четыре. Эти четыре он добавил к первой.

Из небольшого деревянного ящика на столе он достал гильзу, на секунду задержал в руке и отложил в сторону. Достал другую, подержал, покрутил пальцами и улыбнулся.

— Пойдёт, — пробормотал он, укладывая её рядом с пулями. Отбор продолжался до тех пор, пока он не набрал пять гильз. — Превосходно, — заключил он. — Они созданы для того, чтобы быть вместе. Как мужчина и женщина. Как жизнь и смерть.

Пользуясь небольшой серебряной ложечкой, он начал осторожно насыпать белый порошок в гильзы. Порох тихо заполнял полость, придавая ей боевой заряд. Когда с этим было закончено, Гернер аккуратно вставил пули в открытые концы, а затем по одиночке устанавливал гильзы под хромированный пресс, который со слабым щелчком загонял пули на место.