– Вы, вероятно, из посольства, – сказал я. – Заявляю вам, что я совершенно невиновен. Я не принимал участия в беспорядках. На Тенерифе я приехал отдыхать. Это мой первый отпуск за хрен знает сколько времени...

– Я уверен, что вам просто не повезло, – кивнул мужчина. – Но испанские власти намерены придерживаться существующих законов. Вас будут судить, признают виновным и отправят в тюрьму лет на пять – десять. Наш новый премьер‑министр мистер Блэр заявил, что полностью поддерживает испанское правительство в его намерении примерно наказать английских болельщиков‑хулиганов, в очередной раз запятнавших доброе имя своей родины, – добавил он без запинки.

– Я не англичанин, – возразил я.

– Это не имеет никакого значения, – тотчас ответил он.

– Это имеет значение для меня.

– Испанская сторона намерена действовать по закону, – повторил он. – Вас будут судить и осудят.

– Послушай, приятель, если ты явился сюда только для того, чтобы читать мне нотации, можешь проваливать, – сказал я и, задрав штанину, почесал кожу под ремнями, которыми крепился протез. Ступню я потерял пять лет назад в Мексике, причем операцию мне делали, что называется, в полевых условиях. Та операция спасла мне жизнь, и теперь я очень редко вспоминал о том, что я калека.

Мужчина терпеливо улыбнулся, снял с брючины какую‑то пушинку, потом обернулся на свою спутницу и слегка откашлялся.

– Мне кажется, Брайан, что на самом деле тебе совсем не хочется провести ближайшие десять лет в какой‑нибудь отвратительной тюрьме на континенте, – негромко сказал он, и я заметил, что он перешел на «ты».

– Черт побери, разумеется, не хочется!

Он достал пачку сигарет:

– Куришь?

Я покачал головой. Мужчина закурил, потом протянул пачку женщине, но она тоже отказалась. Я взирал на эти манипуляции со все возрастающим любопытством. Мужчине удалось меня заинтриговать, и я с нетерпением ждал, как будут развиваться события дальше. Ситуация и впрямь была преинтересная. Двое британцев входят в камеру, и их не сопровождает надзиратель. Кроме того, оба выглядят совершенно спокойными, не сердятся и не проявляют нетерпения. Наконец, они не несут никакой помпезной чепухи, какой можно было ожидать от официальных представителей посольства, следовательно, у них на уме что‑то серьезное. Может, они явились сюда, чтобы вытащить меня из тюряги? Вдруг это Дэн Конелли – мой куратор из ФБР – прослышал о том, что со мной случилось, и поспешил нажать на несколько тайных пружин?

– Ты, кажется, в последнее время жил в Америке? – снова спросил мужчина.

– Как, черт побери, тебя зовут, приятель?

– Джереми Барнс, – ответил он и выпустил в мою сторону струйку табачного дыма. Я заметил, что он курит «Галуаз».

– А я Саманта Колдуэлл, – представилась женщина. Ее аристократический выговор был еще похлеще, чем у Джереми. Этакий безупречный Королевский Английский, вроде того, на каком в фильмах тридцатых годов говорила Оливия де Хэвиленд, когда хотела уязвить Эрола Флинна.

Голубоватый дым от сигареты плыл над моей головой. Я знал, что «Галуаз» курят только позеры или всезнайки, однако Джереми не был похож ни на того, ни на другого.

– А ты, кажется, в последнее время жил в Париже? – заметил я небрежно, удивив Джереми свой догадкой. В первую секунду он даже немного растерялся, но быстро взял себя в руки.

– Да, – подтвердил он. – Но откуда ты?.. Впрочем, нам говорили, что ты не глуп.

– Интересно узнать, кто же осмелился чернить мое доброе имя?

– ФБР. И Федеральная служба маршалов. Мы знакомы с твоим досье, Брайан, или ты хотел бы, чтобы мы называли тебя Майклом? Видишь, мы все о тебе знаем.

– Вот как? – спросил я как можно безразличнее.