Велорикша добавил:

– Я тоже его помню. Когда прибыл поезд из Токио вечером тринадцатого в девять ноль пять, я ждал клиентов перед станцией, но сошло всего несколько человек. Я спросил у этого, не желает ли он подъехать, а он – ни слова, вроде как быстро отвернулся и зашагал прочь по снегу. Это точно. Ночь большого снегопада.

– Понятно. Полиция, наверное, еще вызовет вас, но пока все. Большое вам спасибо.

Свидетели ушли. Киндаити повернулся к инспектору Татибана.

– Сегодня утром я взял фото господина Киё и навел справки на станции Верхнего Насу. Его волосы – вот что меня озадачило, потому что, похоже, что постригся он всего три‑четыре дня назад. Но господин Киё ни в коем случае не стал бы стричься здесь. Потому что не смог бы скрыть лицо от парикмахера, и даже если бы, к примеру, парикмахер не знал господина Киё, это не значит, что кто‑то, знающий его, не мог оказаться в парикмахерской. А стало быть, если господин Киё постригся, это произошло где‑то в другом месте. Вот я отправился на станцию узнать, когда он приехал в Насу. Если бы он продолжал прятать лицо, толку от фотографии не было бы, но я подумал, что, скорее, он уже отказался от этого. В конце концов, он, как вы видите, одет в солдатскую форму, а в Насу все ищут человека, в солдатской форме, который при этом прячет лицо. Значит, желая не привлекать к себе внимания, господин Киё не стал бы прятать лица А в результате – его видели и запомнили два этих свидетеля. Затем Киндаити повернулся к Кокин Миякава.

– Госпожа Миякава, вы тоже прибыли в Верхнее Насу в девять ноль пять тринадцатого числа, да?

– Да. Это так. – Голос Кокин был так тих, что его едва было слышно.

– Вы прочли об убийстве Киё в Токио в вечерней газете и поспешили сюда?

– Да.

Киндаити улыбнулся инспектору Татибана.

– Инспектор, вы видите? Госпожа Миякава узнала об убийстве из вечерней газеты и приехала сюда из Токио. Это значит, что господин Киё, который приехал на том же поезде, тоже мог прочесть вечернюю газету в Токио. Это по меньшей мере вероятно. Другими словами, господин Киё тоже мог прочесть об убийстве самозванца в вечерней газете и в расстройстве поспешить в Насу.

– Но для чего?

– Чтобы притвориться, что он хочет убить барышню Тамаё.

– Притвориться? Вы сказали: притвориться? – Тамаё резко вскинула голову. Краска появилась на ее лице, и когда она посмотрела на Киндаити, глаза ее наполнились непонятной мольбой и блеском.

Киндаити ответил успокаивающим голосом:

– Именно притвориться. Господин Киё вовсе не собирался убивать вас. Он только сделал вид, что пытается убить вас, чтобы его признания казались более правдоподобными.

И тут Тамаё не совладала с собой. Вся трепеща, она уставилась на Киндаити широко раскрытыми глазами, потом глаза затуманились, увлажнились, и вот она уже неудержимо рыдает, захлебываясь слезами.

Сизума и Киё

Реакция Тамаё удивила даже Киндаити, и некоторое время он сидел, оторопело глядя на нее. Киндаити всегда считал Тамаё мужественной женщиной – каковой она и была. Однако ему казалось, что сама эта мужественность, к сожалению, лишает ее женственности. Но эта Тамаё, каждый всхлип которой был исполнен жалобы на одиночество, предстала перед ним созданием слабым и достойным сочувствия. И он понял, что впервые ему открылась ее душа.

Наконец Киндаити прочистил горло и спросил:

– Барышня Тамаё, то, что случилось на днях… эта попытка господина Киё посягнуть на вашу жизнь… она была для вас неожиданностью?

– Я… я… – отвечала Тамаё сквозь слезы, закрыв лицо руками. – Я просто не могла поверить, что Киё может быть убийцей.