– Я чуть из кожи не выскочил, вот что. Взбежал на балкон, потом внутрь через балконную дверь и налетел на этого парня – одежка на нем была солдатская. Не, лица я не разглядел. Он прятал его за шарфом.

Макака и Саёко, которая поспешила в гостиную, хлопотали вокруг Тамаё, когда прибежали Томо и его отец Кокити. Все спорили о том, что делать, как вдруг раздался другой крик – высокий протяжный вопль откуда‑то снаружи. Все в ужасе уставились друг на друга.

– Кажется, это кричал мужчина, – охнула Тамаё.

– Да, – пробормотал Томо с испуганными глазами, – где‑то в стороне лодочного сарая.

– Наверное, это Киё, – прошептала Саёко дрожащим голосом, а Тамаё вскочила на ноги.

– Идемте, – сказала она. – Идемте туда. Макака, возьми фонарик.

Лило как из ведра. Все выскочили под дождь, и тут к ним присоединились Тораноскэ и Ояма.

– Что случилось? Что за крик? – рявкнул Тораноскэ.

– Не знаем, – ответил Томо. – Мы подумали, что это может быть Киё.

И они бегом пустились к наблюдательной площадке.

Оказалось, кричал действительно Киё. Он лежал на спине у подножия лестницы, ведущей на площадку; первой на него наткнулась Тамаё, точнее, споткнулась в темноте о распростертое тело и чуть не упала.

– Здесь кто‑то лежит, – сказала она. – Макака, дай фонарик.

Едва луч фонаря осветил лицо Киё, все вскрикнули и инстинктивно отпрянули. Киё не был мертв, только без сознания. Но когда он упал, маска, должно быть, слетела. Он лежал, выставив на всеобщее обозрение свое отвратительное лицо; оно было точно созревший и лопнувший гранат – красновато‑черная бесформенная масса плоти вместо носа и щек. Саёко вскрикнула и закрыла глаза. Но Тамаё почему‑то продолжала внимательно всматриваться в ужасающее лицо.

Томо точит когти

На другой день Киндаити был вызван в поместье Инугами и, услышав от инспектора Татибана о событиях минувшей ночи, стал как‑то слишком задумчив.

– А что рассказал Киё, инспектор?

– Он говорит, что услышал крик Тамаё и бросился из дома, увидел, как кто‑то бежит к наблюдательной площадке. Пустился за ним, но у подножия лестницы его вдруг свалил сильный удар.

– Понятно.

– Сегодня утром он совершенно расстроен тем, что все вволю нагляделись на его изуродованное лицо, пока он лежал без сознания. Может быть, и не тем, что его видели другие, а тем, что его видела Тамаё, – вот что его страшит.

– Никто не знает, куда делся человек в военной форме?

– Нет, пока нет, но не беспокойтесь, у нас маленький город, и мы обязательно все и скоро узнаем.

– Есть доказательства тому, что он пробрался в дом снаружи?

– Да. Он наследил грязными ногами по всей гостиной Тамаё и в спальне, а вот снаружи ничего не найдешь. Сами понимаете, ночью еще лило, и следы смыло дождем, так что сказать, как он вошел в дом и куда сбежал, невозможно.

– Ночное происшествие, инспектор, говорит о многом. Доказывает, что этот человек, репатриированный солдат, упорно скрывающий свое лицо, действительно существует, и он не житель этого дома, разыгрывающий две роли, как мы думали.

– Да, я это уже понял. Но, господин Киндаити, кто он такой? Какую роль играет в этой пьесе?

Киндаити покачал головой.

– Не знаю. Знал бы, смог бы раскрыть это дело. Одно ясно: это кто‑то, тесно связанный с кланом Инугами. Он ведь сообщил в гостинице токийский адрес Инугами. А этой ночью смог найти комнату Тамаё.

Татибана озадаченно уставился на Киндаити.

– А это значит, что он прекрасно знает план виллы?

– Вот именно.