«Кикуно, может, ты с виду и милашка, но ты наглая тварь. Я прекрасно знаю, что у тебя был любовник там, на шелковой фабрике, и ты встречаешься с ним до сих пор. Это его ребенок. А ты солгала и заявила, что это ребенок от нашего отца. Какая же ты бесстыжая сука! Так вот, я хочу, чтобы ты написала и подписала заявление: «Сахэй Инугами не приходится отцом моему ребенку. Ребенок от другого человека». Конечно, Кикуно отчаянно все отрицала. Тогда Умэко еще раз дотронулась до зада ребенка щипцами, и Кикуно, рыдая, сделала все, как мы хотели. На прощанье я сказала ей: «Если хочешь сообщить об этом в полицию, давай. Нас, конечно, арестуют и посадят. Но сама понимаешь, нас ведь не приговорят ни к пожизненному заключению, ни к смертной казни, и как только мы выйдем из тюрьмы, мы вернемся и расплатимся с тобой». Такэко тоже сказала: «Кикуно, если не хочешь неприятностей, держись подальше от отца и не смей писать ему. Мы наняли целую армию частных сыщиков, и сколько бы ты ни старалась сохранить все в тайне, мы об этом узнаем. А как только узнаем, придем еще разок поздороваться с тобой». Наконец Умэко сказала, смеясь: «Знаешь, если что‑то подобное произойдет еще раз, полагаю, это бедное дитя не выживет». Мы думали, что после всего сказанного Кикуно никогда больше не подойдет к отцу. Мы были уверены в нашей полной победе и уже уходили, когда Кикуно, которая истерически рыдала, держа ребенка на руках, вдруг подняла голову и заговорила.

Мацуко помолчала и окинула пронзительным взглядом комнату, и голос у нее вдруг исполнился страсти:

– «Вы изверги! Небо не простит вам то, что вы сделали. Нет, даже если и простит, я сама отомщу. Ради этого я когда‑нибудь вернусь к вам. Топор, цитра, хризантема – ёкикотокику , – что означает это слово? Пришли благие вести? Нет, никогда вам не будет благих вестей. Но когда‑нибудь топор, цитра и хризантема погубят вас. Попомните мое слово. Тебе – топор, тебе – цитра, тебе – хризантема!» Со спутанными волосами, с искаженным лицом, с кровью, текущей из уголка рта, Кикуно скрежетала зубами, как безумная, и указывала поочередно на каждую из нас. Только не помню, кому что она предрекла.

Мацуко смолкла, доведя свой рассказ до конца. Сидевшего рядом с ней Киё била дрожь, словно он был в лихорадке.

Кто такая Тамаё

Рассказ Мацуко завершился, но еще долго в комнате царило безмолвие. Очевидно, впечатление от страшного ее повествования никак не могло развеяться, все были в смятении и смущенно поглядывали друг на друга. Наконец Татибана, чуть подавшись вперед, спросил:

– Стало быть, вы хотите сказать, недавние убийства совершила именно Кикуно?

– Нет, и не помню, чтобы я говорила что‑то подобное, – с привычной злостью возразила Мацуко. – Просто вы сказали, что эти убийства должны быть как‑то связаны с топором, цитрой и хризантемой, и я рассказала вам о единственном памятном мне случае, который, как мне кажется, имеет отношение к этому. Не знаю, чем поможет вам мой рассказ, но вы – полиция, вам и решать. Или я не права?

В ответ на эту вызывающую речь инспектор Татибана повернулся к поверенному Фурудатэ и спросил:

– Вы узнали что‑нибудь о местопребывании Кикуно и ее сына?

– Госпожа Мацуко позвонила и пригласила меня, но я и сам собирался сегодня прийти сюда и доложить.

– Вы что‑нибудь узнали?

– И да, и нет. Есть кое‑какая информация, но ничего важного. – Фурудатэ вынул из портфеля стопку бумаг. – Поскольку эта женщина, Кикуно Аонума, осиротела в очень раннем возрасте и не имеет никаких известных родственников, нам было чрезвычайно трудно что‑либо узнать о ней.