— А ты… ты взял то, что принадлежало мне. Я любил… и люблю ее. — Теперь, когда Эдмунд понял все коварство д'Ориака, мука его притупилась и ярость ослабела.

— Тебя не было на этом свете, — тихо произнес Гай. — Ты был мертв, и я первый поверил этому, потому что лично руководил розысками в ту ночь. И я тоже любил… люблю ее, Эдмунд. Но клянусь, будь у меня хоть капля сомнения в том, что ты умер, я бы скорее отрубил себе руку, чем позволил бы злоупотребить твоим доверием. Я уезжаю отсюда. Вряд ли мы скоро встретимся вновь. Вы оба молоды, у вас впереди вся жизнь и вся любовь. Не дайте же де Боргарам лишить вас всего этого.

Последние слова были сказаны с суровой безнадежностью. Эдмунд огляделся и словно впервые увидел нежно-голубое утреннее небо, полосу тумана над рекой, стаю кроншнепов, взлетающую над камышами, болотные ноготки и желтые лютики в траве под ногами. Вокруг все дышало покоем, и он невольно вспомнил длинные мучительные месяцы, когда он боролся за жизнь.

— Что же случилось с моим ребенком? Перед самым покушением Магдален сообщила, что ждет от меня ребенка.

— В море мы попали в ужасный шторм, и у нее произошел выкидыш.

— И тут же она забеременела от тебя? — в его голосе звучала невероятная горечь. — Забеременела и сделала вид, что это мой ребенок?

— Тогда это казалось единственно разумным выходом, — с трудом проговорил Гай. — Но я не собираюсь, Эдмунд, заставлять тебя признать моего ребенка своим. Если ты согласишься, я заберу Аврору с собой, а вы с Магдален все начнете заново.

Голос Эдмунда зазвенел от боли.

— Магдален скорее умрет, чем отдаст девочку.

— Думаю, она пойдет на это, если ее об этом попросишь ты, — сказал Гай. — Она поймет, что ты все равно не сможешь любить этого ребенка, как своего собственного.

Эдмунд вспомнил Магдален, Аврору, он как будто увидел, как жена сидит у окна, склонившись к колыбели, смотрит на дитя с нежной улыбкой и лаской в глазах.

— Я не смогу попросить ее об этом.

Словно гора свалилась с плеч Гая. Он сам никогда не смог бы потребовать ребенка у Магдален.

— Возвращайся к жене, — ласково сказал он.

— Она не любит меня, — лицо Эдмунда исказилось от жалости к самому себе. — Она любит тебя.

— Она всегда любила меня, — попытался объяснить ему Гай как можно спокойнее. — С детских лет. И впервые призналась в этом вскоре после смерти Гвендолин, как раз накануне вашей свадьбы. Тогда я не придал этому значения, решив, что все это — фантазии ребенка. Но она ведь из рода Плантагенетов, Эдмунд, и как все они — страстная и неистовая в страсти, не умеющая любить просто. Теперь тебе предстоит научить ее отвечать на твою любовь.

— Но она никогда не сможет забыть тебя.

— Изредка мой образ будет всплывать в ее памяти, но скоро она родит от тебя детей, а поскольку она будет любить их, то полюбит и их отца. Ваша любовь — дело ваших рук.

Каждое его слово давалось Гаю с трудом, но он был искренен, ему надо было убедить Эдмунда. Верил ли он сам в то, что уйдет из памяти Магдален, и хотел ли этого?

Нет, не хотел и не верил. Но знал, что его слова нужны Эдмунду.

— Возвращайся к жене, — повторил он еще раз. — Ты оставил ее одну в тот момент, когда она больше всего нуждается в защите.

— Она думает, что ты один в состоянии защитить ее, — с горечью сказал Эдмунд.

— Поэтому тебе нужно убедить ее в обратном! — Гай произнес это нетерпеливо и резко.

Эдмунд покраснел.