- Пожалуйста, зайдите за мной около девяти в ресторан гостиницы "Эспланада". Кажется, в девять уходит катер. Но скажите, что вы делали со вчерашнего дня?

- Кажется, я гулял весь день, да и всю ночь. Мне пришлось утешать одну женщину в одной деревне, потому что от нее ушел муж. И еще я бился с одной итальянской песней, которую хотел выучить, потому что в ней фигурирует некая Терезина.

- Что это за песня?

- Она начинается так: "Su in cima di quel boschetto... " [На этой лесистой горе... (итал.)]

- Господи, и эту песенку тоже вы уже знаете? Да, она сейчас в моде у девчонок-продавщиц.

- О, я нахожу ее очень красивой.

- И женщину вы утешали?

- Да, она грустила, ее муж ушел и изменял ей.

- Вот как? Ну и как же вы ее утешали?

- Она пришла ко мне, чтобы не быть одной. Я ее целовал и лежал с ней.

- Она была красива?

- Не знаю, не разглядел... Нет, не смейтесь, не смейтесь над этим! Это было так грустно.

Она все-таки посмеялась.

- До чего вы смешны! Ну, а спать вы вообще не спали? Судя по вашему виду...

- Нет, я проспал несколько часов, в лесу, там, наверху.

Она проводила взглядом его палец, указавший на потолок зала, и громко рассмеялась.

- В трактире?

- Нет, в лесу. В чернике. Она уже почти созрела.

- Вы фантазер... Но мне надо танцевать, директор уже стучит... Где вы, Клаудио?

Красивый смуглый танцор стоял уже за ее стулом, заиграла музыка. В конце танца Клейн удалился.

Вечером он зашел за ней точно в назначенное время и был рад, что на нем смокинг, ибо Терезина оделась очень нарядно, в фиолетовое платье со множеством кружев, и выглядела как княгиня.

На берегу он повел Терезину не к рейсовому катеру, а к красивой моторной лодке, которую нанял на этот вечер. Они сели в нее, в полуоткрытой каюте Терезину ждали пледы и цветы. Крутым виражом быстроходная лодка, фырча, вышла из гавани в озеро.

Вдали от берега, среди ночной тишины, Клейн сказал:

- Терезина, не жаль ли, право, сейчас толочься в толпе? Если хотите, поедем дальше, без цели, покатаемся сколько захочется или съездим в какую-нибудь красивую тихую деревню, выпьем местного вина, послушаем, как поют девушки. Как по-вашему?

Она промолчала, и он сразу увидел разочарование у нее на лице. Он засмеялся.

- Да это мне просто так вдруг взбрело в голову, простите. Вы должны повеселиться и получить удовольствие, другой программы у нас нет. Мы будем там через десять минут.

- Неужели вас совсем не интересует игра? - спросила она.

- Увидим, сперва мне надо попробовать. Смысл ее мне пока немного неясен. Можно выиграть и проиграть деньги. Мне кажется, есть более острые ощущения.

- Но ведь деньги, на которые играют, не обязательно должны быть просто деньгами. Для каждого это символ, каждый выигрывает или проигрывает не деньги, а все мечты и желания, которые деньги для него означают. Для меня они означают свободу. Если у меня есть деньги, мне никто не может приказывать, Я живу как хочу, я танцую когда, где и для кого хочу. Я еду куда хочу.

Он прервал ее:

- Какой вы ребенок, милая барышня! Такой свободы не существует, кроме как в ваших желаниях. Завтра вы будете богаты, свободны и независимы, а послезавтра влюбитесь в какого-нибудь малого, который опять отберет у вас деньги или перережет вам ночью горло.

- Не говорите так гадко! Так вот: будь я богата, я жила бы, может быть, проще, чем сейчас, но жила бы так только ради собственного удовольствия, добровольно, а не по принуждению. Я ненавижу принуждение! И понимаете, когда я кладу свои деньги на кон, то в каждом проигрыше и каждом выигрыше участвуют все мои желания, под вопросом все, чем я дорожу и к чему стремлюсь, а это дает чувство, обрести которое иначе не так-то легко.

Клейн смотрел на нее, пока она говорила, не очень вникая в ее слова.