– Кто был в тот раз? Стивен Крейн?

Я бормочу:

– Скотт Фицджеральд.

– Точно! – восклицает мать.

Когда меня только перевели в раздел Смертей, мне было сорок четыре – столько же, сколько Фицджеральду, когда он умер. И я не мог выкинуть эту мысль из головы, не мог спать, не мог об этом не говорить – а ведь я даже не поклонник «Великого Гэтсби».

Анна пыталась помочь, но скоро поняла, что это бесполезно. И тогда она ушла. Едва мне стукнуло сорок пять, наваждение покинуло меня – но Анна так и не вернулась. Сначала Фицджеральд, сказала она, потом еще какая-нибудь мертвая знаменитость – каждый год одно и то же. Мне часто хочется позвонить ей и сказать, что я чувствую себя намного лучше в свои сорок шесть, несмотря на богатый урожай дохлых знаменитостей.

– Анна не похожа на Зельду, – продолжает мать. – Анна была взрослой. Мне она нравилась. Дочь ее, конечно, не подарок, но Анна мне нравилась.

– Мне тоже, мам.

– Это все твоя богомерзкая работа – каждый день писать об умерших. Как тут не свихнуться?

– Но мне уже лучше. Правда.

– Тогда зачем ты звонишь с этими вопросами, Джек?

– Извини.

– Ты мог бы перейти в спортивную рубрику. Писать про Ассоциацию профессиональных гольфистов. Или даже про Женскую ассоциацию профессиональных гольфистов – познакомился бы с хорошей девушкой на турнире.

– Я только хочу спросить, – спокойно говорю я, – откуда ты узнала про смерть отца? Просто это странно, раз ты говоришь, что не видела его и не общалась с ним все эти годы… Откуда ты узнала, мам?

Мать испускает свой фирменный вздох:

– Ты правда хочешь знать?

– Да.

– Предупреждаю: здесь есть доля иронии.

– Давай, не тяни уж. Я сижу.

– Я узнала об этом из газеты, Джек, – говорит она. – Они напечатали некролог.

9

В брюхе гидроплана жарко. Пахнет бензином, машинным маслом и потом, мы обмахиваемся журналами.

Я нервничаю меньше обычного: мне нравится идея самолета, который может плавать. Это разумно.

– Я никогда не летала на таких штуковинах, – сквозь шум двигателей доносятся слова Дженет Траш.

Она сидит от меня через проход; на ней желтый пуловер без рукавов, обрезанные джинсы, сандалии и развесистая панамка. Она будто уже на островах.

Я смотрю в иллюминатор на синюю ленту Гольфстрима за нами. Впереди прозрачные воды искрятся сапфирами. Дженет наклоняется ближе:

– Мне здесь нравится. Я часто приезжала к Джимми – пока он не подцепил Клио.

– Она себе оставит дом на Эксуме? – Я практически кричу.

– Кто знает, – пожимает плечами Дженет. Она надевает те же самые дешевые очки, что были на ней вчера, когда она изображала Риту, «королеву парковки».

– Эй, Джек, – говорит она, – а мой брат оставил завещание?

– Ты меня спрашиваешь?

– Ты же пишешь статью.

Гидроплан весело скачет по волнам и пристраивается в кильватер лайнера, заходящего в гавань Нассау. Мы беспрепятственно проходим таможню, прыгаем в такси и едем через большой мост к полицейскому управлению в центре города. Я уже позвонил туда и удостоверился, что сержант Уимс сегодня на службе – но это не означает, что он будет торчать там целый день, дабы поприветствовать нас на землях Содружества. Я предупреждаю Дженет, что нам, возможно, придется ждать, но она решительна и спокойна. Я понимаю, что она волнуется, лишь по тому, как она запихивает в рот пластинки жвачки, одну за другой.