– А юнкера им чем помешали? Насколько я понял, единственная организованная сила в городе. Их любая власть, наоборот, лелеять должна. На запасных никакой надежды нет.

– Организованностью и помешали, – усмехнулся Орловский. – С точки зрения некоторых, школа – это контрреволюционное гнездо, угрожающее царству свободы и демократии. Этакий осколок прежнего режима. Нечто, похуже любой банды.

– Что-то господин Всесвятский спасаться от банды к этому осколку побежал, – напомнил Аргамаков.

– Всесвятский на школу не покушался. Во всяком случае, по моим сведениям. Это проделки моего приятеля. Он человек более радикальный.

– Так. И кто он? Да ты кури! – Аргамаков протянул подполковнику портсигар.

Они не служили в гвардии, однако провели вместе столько лет, что во внеслужебной обстановке давно были друг с другом на «ты». В служебной – дело другое.

– Шнайдер, – закурив, выдохнул Орловский.

– Так. Это гражданин по борьбе с контрреволюцией? Откуда ты его знаешь?

– Со студенческих лет. Я же рассказывал про свои глупые увлечения.

– Странно. Мне показалось, что этот Шнайдер на тебя смотрит форменным волком, – качнул головой полковник.

– Еще бы! Думал встретить единомышленника, а тут увидел меня при всех регалиях! – Орловский не сдержал улыбки.

Он до сих пор был при всех орденах. Не потому, что бахвалился, старался подчеркнуть былые заслуги. Просто снять награды не было времени, да и не в карман же их прятать.

– Да, вид у тебя прямо старорежимный. – В отличие от своего подчиненного, Аргамаков имел на груди лишь офицерский «Георгий».

– Какова сущность, таков и вид.

– Так. О сущности пока не будем, – предостерег Аргамаков. – Не хватало местных обывателей пугать. Лучше рассказывай дальше. Только прежде скажи, твой приятель один?

– С ним еще Муруленко. Гражданин по обороне. Может, и еще кто-то есть, но я не знаю. Зато эти двое по энергии стоят остальных. Пока Всесвятский с компанией болтают, Шнайдер с Муруленко пытаются действовать. Причем строго в одном направлении. По пути углубления революции.

– Путь – ерунда. Какая бы ни была власть, она в первую очередь должна думать о наведении порядка. Это же аксиома. В противном случае, что от нее останется спустя самое короткое время? – убежденно произнес Аргамаков.

– А те, в Питере, тоже думали?

Оба офицера замолчали, заново переживая гибель всего самого дорогого.

– И вот еще, – после некоторого колебания произнес Орловский. – Я тут видел такое…

Он стал рассказывать о пассажире, внезапно превратившемся в зверя, о гимназисте, сумевшем взлететь одной силой желания, о тех жестоких чудесах, которые довелось повидать на пути.

Вначале казалось, что полковник не поверит, спишет все на нервное расстройство, но в то же время как было не рассказать, когда колдовство может стать врагом. Потому Орловский говорил, а когда взглянул при этом на Аргамакова, то понял, что ничего нового не сказал, что отряду уже доводилось сталкиваться по дороге с чем-то подобным.

– Так.