— Тысяча чертей, Фалькио, — прошептал Брасти. — Слов нет, как мне жаль.

По привычке я открыл рот, но сказать было нечего.

— Брось, — отозвался Кест.

— Нет, — ответил тот. — Нет. Нужно это сказать. Признать, что здесь произошло.

Он отпустил меня, и я вдруг обнаружил, что у меня, оказывается, есть ноги. Кест попытался помочь, но я оттолкнул его.

Брасти повернулся ко мне, положил руки мне на плечи и покачал головой.

— Святые угодники и боги, Фалькио. Мне жаль. Очень-очень жаль. Даже не представляю, что ты перенес.

— Брасти, оставь его в покое.

— Фалькио, я должен знать. Каково это? Насколько ужасно?

Я посмотрел ему в глаза. Поверить не мог, что кто-нибудь спросит меня о таком.

Брасти потряс меня за плечи.

— Мне нужно знать, Фалькио, — вкрадчиво произнес он, но тут заботливое выражение лица превратилось в глумливую ухмылку. — Каково это, когда тебя целует уродливая старуха?

На какое-то мгновение мне вдруг показалось, что мир застыл. Даже ветер задержал дыхание. До сих пор я не понимал до конца, что такое отчаяние, хотя прожил с ним почти всю жизнь. Я думал, что с отчаянием нужно бороться и умереть в этой борьбе, что это нечто такое, от чего можно защититься, лишь облекшись в безумие и ярость. Но, вопреки логике и приличиям, в этот самый невозможный момент Брасти обратил боль в шутку. «Мы с тобой состаримся вместе и будем смеяться, когда эти индюки упокоятся на наших полях», — сказала она. Пустые слова, и все же эта пустота требовала, чтобы ее чем-то заполнили. Звук, сорвавшийся с моих губ, был грубым и неумелым, словно у человека, разучившегося говорить, но он отчего-то развеселил Брасти, и тот принялся хохотать, как идиот.

— Боги, Фалькио, она так крепко тебя поцеловала, что у тебя даже челюсть отнялась!

А затем я услышал, наверное, самый странный звук на свете. Кест захихикал.

— Не смешно, — сказал он, давясь от смеха.

— Нет, конечно, святой дурак, — поддержал его Брасти. — В этих обвисших губах и вонючем дыхании, доходящем до печенок, нет ничего смешного. Скажи-ка, Фалькио, у тебя яйца не поджались, когда она засунула тебе в рот свой язык?

— Прекрати, — прорыдал Кест: он смеялся так сильно, что даже не мог распрямиться.

— Ну мне же нужно знать, — не моргнув глазом сказал Брасти. — Если уж ты стал святым мечей, мне нужно хотя бы постараться стать святым любовников. А раз ты стал им, победив в бою, видимо, мне придется одерживать победу в постели. Как еще к этому подготовиться? Лишь тренируясь в постели со Швеей. Ну же, Фалькио, замолви за меня словечко, помоги мне стать святым, я же рожден для этого!

Кест, как пьяный, оступился и рухнул на землю.

— Хватит! — взмолился он. — Я больше не могу.

— Ха! Я победил самого святого клинков! — Брасти принялся скакать вверх и вниз, размахивая кулаками в воздухе, передразнивая бой без оружия, которому Кест когда-то обучал молодых. — Эй, Кест, сколько ты продержался в роли святого? Полдня?

Позади него на некотором расстоянии я увидел одинокую фигурку. Оставил хохочущих друзей и пошел к ней. Она стояла, скрестив руки на груди.

— Почему вы не сказали мне, кто мой настоящий отец? — спросила она с обидой.

— Я не знал. Понял лишь, когда… под действием яда.

— А Трин? Швея сказала, что она еще где-то поблизости.