Женщина вернулась заметно преображенная. Изменилась прическа — она стянула волосы на затылке (чтобы не отвлекали собеседника), изменилось лицо. Строгое платье сменилось пышным махровым халатом, однако ощущения, что его пытаются соблазнить, у Турецкого не возникло.
— Вот так, пожалуй, лучше, — сказала женщина, присаживаясь напротив. — Потерпим. Уйдете — наверстаю.
— Может, не стоит так, Татьяна Вениаминовна?
— Может, не стоит, — пожала она плечами, — но хочется, спасу нет. Ничего, пройдет время, все вернется в норму. Устроюсь на работу, стану улыбаться…
— Можете сделать это прямо сейчас. О, я не имею в виду предложение устроиться на работу.
Женщина улыбнулась, и вновь ее лицо преобразилось. Она была удивительно хороша — невзирая на возраст и неудачно сложившиеся жизненные обстоятельства. Морщинки и кожа, начинающая увядать, отошли на второй план, остались привлекательные черты, печальные глаза с поволокой.
— Не хочу вас задерживать, Татьяна Вениаминовна. Моя фамилия Турецкий, зовут Александр Борисович, когда-то я работал в Генеральной прокуратуре, сейчас пробую себя на частном поприще. Проводимое мной расследование не является частной инициативой, а находится под контролем правоохранительных органов. Поговорим, Татьяна Вениаминовна? Вы хотите, чтобы убийца был пойман и наказан?
Она задумалась над его словами, потом поджала губы и как-то неуверенно пожала плечами.
— Не хочу вас расстраивать, Александр Борисович, но мне уже все равно. Да, я любила своего мужа, иногда злилась на него, иногда… очень злилась, проклинала тот день, когда нас свела судьба… но все равно любила. Так происходит, наверное, в каждой семье. А сейчас все потеряно, смысла, извините, нет. Будет неплохо, наверное, если убийцу или убийц поймают, а заодно объяснят, за что его убили. Но это, по крупному счету, ничего для меня не изменит.
— Вам что-нибудь говорят фамилии Эндерс и Кошкин?
Она задумалась, неуверенно покачала головой.
— А должны что-то говорить?
Выходило, что органы не информировали вдову о «нелепых» совпадениях. Он решил повременить с озвучиванием информации, хотя вдова выжидающе на него и уставилась. Он задавал предсказуемые вопросы, ответы на которые она давно выучила наизусть.
Георгий Львович был прекрасный человек, и это не преувеличение, в противном случае она бы просто промолчала. Человек, который сделал себя сам, ни на кого не полагаясь — без подлости, коварства. Всего достиг своим трудом, упорством, умом, в конце концов. Да, возможно, работа у него была на первом месте, семья на втором, но это не так уж и плохо, верно? Командировки были не частым делом, каждую ночь он проводил дома, в супружеской постели, делал жене подарки (причем не слабые), материально поддерживал сына Павла, и даже скандал, который он учинил сыну несколько лет назад, узнав, что тот избрал актерскую стезю, был не очень продолжительным. Георгий Львович не был самодуром, он все понимал, не гнобил людей, имеющих собственное мнение…
«Лучше бы она пила, — тоскливо подумал Турецкий. — Глядишь, и подкинула бы что-нибудь интересное».
Она говорила о столь важной для общества работе мужа, о том, как сильно он уставал в своем министерстве. Вспоминала, как прекрасно они отдыхали — прошлым летом ездили на Мальдивы, в этом году собирались на Маврикий. Принесла семейный альбом, стала показывать фотографии двадцатилетней давности, и в самый драматический момент ее глаза наполнились слезами, она отвернулась, а когда снова посмотрела на него, глаза были сухими. По работе в «кризисной» комиссии Татьяна Вениаминовна информации не имеет, — насколько она знала, комиссия толком не успела приступить к работе. |