— Как же ты мог стать другом такого человека? — спросила Минерва, хотя ответ был ясен.

Такой человек, как граф, был вызовом для Тони. Он имел все — деньги, лошадей, успех, причем не только в обществе, но и на бегах, успех во всем, что бы он ни предпринимал. Ко всему прочему, он был везучим. Ему посчастливилось получить замок, хотя у него уже было несколько домов.

Ему посчастливилось выиграть у всех своих друзей, которые (в этом Минерва была уверена) вполне могли бы оплатить проигрыш, не впадая ради этого в нищету, как Тони.

Тони поднялся.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Я должен пойти к графу и умолять его простить мне долг ради тебя, Дэвида и Люси, — произнес он. — Клянусь, я бы так и сделал, будь на его месте другой человек.

— Но не граф! — сказала Минерва.

— Во-первых, я уверен, что он просто посмеется надо мной, — признался Тони. — Во-вторых, он предаст эту историю огласке, у меня не останется друзей и я никогда больше не смогу показаться в Лондоне.

Минерва вскрикнула.

— Как может он поступить так жестоко… так чудовищно!

— Я же не говорю, что он обязательно поступит так, — заметил Тони, — но существует и такая возможность. К тому же не забывай, что другие игроки знают о моем долге. Если он простит мне долг и даст понять, что не желает оставаться моим другом, они что-то заподозрят.

Он снова отошел к окну. Минерва попросила:

— Пообещай мне кое-что, Тони.

— Что? — не оборачиваясь, спросил брат.

— Дай слово, что ты ничего не скажешь и не предпримешь, пока мы не придумаем, что нам делать.

— Зачем это?

— Я еще не знаю, но чувствую, что так нужно, — объяснила Минерва. — Прошу тебя, Тони, дай мне слово!

— Даю, если тебе от этого станет легче, — отозвался он. — Хотя, видит Бог, хуже, чем сейчас, и быть не может!

— Ты обещаешь мне — во имя всего святого?

— Обещаю, — поклялся Тони.

Минерва пересекла комнату и встала рядом с ним.

— Когда уезжает граф? — спросила она.

— Не знаю, — признался Тони. — Похоже, ему здесь понравилось. Вчера, когда он получил книгу, он ходил по дому и, по-моему, наслаждался всем, что видел: и бальной залой, и часовней. Он даже осмотрел подземелья и забрался на дозорную башню.

Тут Минерва прекрасно понимала графа.

Впрочем, сказала она себе, его интерес к замку наверняка был продиктован какими-нибудь тайными неподобающими причинами.

Девушка была уверена, что само присутствие графа в замке принижает ту красоту, которая всегда так много для нее значила.

Конечно, со смерти прадеда замок оставался «белым слоном», дорогой прихотью.

И все же всякий раз, входя в холл и видя прекрасные фрески Атари, Минерва приходила в восхищение.

Ей начинало казаться, что это она танцует под потолком, как сама любовь.

Еще ее мать говорила, что именно любовь наполняла каждый дом, где жила семья Линвудов, и любовь делала их счастливыми, где бы они ни находились.

Вслед за отцом Минерва верила, что именно любовь сделала Тони, Дэвида, Люси, да и ее саму такими красивыми.

— Греки верили, что дети, рожденные в любви, будут красивы, — рассказывал сэр Джон, посадив девочку к себе на колени. — Гречанки смотрели на прекрасные статуи и размышляли о благородных деяниях, чтобы умилостивить богов Олимпа, и потому их дети были очень-очень красивыми.