(ЦГАЛИ, ф. 53, оп. 1, ед. хр. 31, л. 246–247).

— «О, ради меня, — натяните им нос!»

— «Надо тех, кто сидит на мешках, оскорблять, им показывая: деньги — пыль; они думают, что бедняки приседают на корточки под золотою монетою, как и они?.. Представляете», — с жестом испанским, с поклоном в пространство, с отводом руки и с прыжками какого-то страстного мага:

— «Пускай они платят тысчонкою долг вам за ужин, которым утрете им нос!»

(там же, л. 247).

не прощали; и — мстили; весьма обижало не то, что он — мот; обижало, что он — забастовщик: из принципа мот! Мотовские, игривые жесты его — из лишений, бессонниц, безумий, когда, повисающий, как на кресте, над разъятою бездной, он это висенье в игру превращал:

— «Жубн», — взвизгивал в самых жестоких минутах нужды

— и т. д. (там же).

с радостной скорбью, глаза — два сафира — свои разрывая на мужа, вставала над черствою коркою хлеба

— и т. д. (там же).

с „петит“: без венца, без обрядов; так „петит“ декретировала; тот отъезд с точки зрения нравов мещан — сумасбродство; таков же отъезд Н*** с П ***; когда „бежали“, — шипели матроны московские; и были партии:

— „Бедные девочки, отданные на растерз декадентам“, — шипели одни

(там же).

Д'Альгейм, посвященный заранее в планы «побега», был выше обрядов; «побег» занимал: романтично!

Он проклял совсем не за то нас: за то, что, когда Ася в Брюссель уехала, я отказался читать в «Доме песни» курс лекций (читал Лютер, он, Г. Рачинский, Мюрат); полетели крикливые письма: я — «враг», так что «бегство» со мною — предательство «Дома»: но А *** — не внимала.

Проклятие Н*** — тоже за расхожденье во взглядах: оно совершилось с разлетом синявых портьер, из которых рукав пиджака желто-серого с пальцем грозящим явил перещелки манжетки; и голос невидимого проклинателя из-за портьеры взвизжал с призадохами:

— «Аллэ ву з'ан!» [ «Вон!» (Примеч. А. Белого.)]

(там же).

Они приняли меня на свои тайные моления; их малая община имела свои молитвы, общие; было 2 чина; 1-ых: чин ежедневной вечерней молитвы; и 2-х: чин служб: этот чин свершался приблизительно раз в 2 недели, по „четвергам“; во время этого чина совершалась трапеза за столом, на котором были поставлены плоды и вино; горели светильники; на Мережковском и Философове были одеты широкие, пурпурные ленты, напоминающие епитрахили. В числе участников „четвергов“ в это время были: Мережковский, Гиппиус, Философов, Карташев, я, Татьяна Николаевна Гиппиус, Наталья Николаевна Гиппиус; вот и все: Мережковские одно время надеялись ввести в чин свой Бердяева и Волжского; но те скоро отошли от них

(Материал к биографии, л. 51 об.).

(Блок А. Собр. соч. в 8-ми томах, т. 2, с. 11.) 20 февраля 1905 г.

3. Н. Гиппиус писала Белому: «…Блок принес Тате стихи <…> Там все „цариц-у-у“ — и мне не весьма нравится» (Литературное наследство, т. 92. Александр Блок. Новые материалы и исследования, кн. 3, с. 221).

(Стихотворения и поэмы, с. 285.)

Образы посоха и жезла восходят к посланию Брюсова «Андрею Белому»:

В этом разделе впервые печатаются по авторизованной машинописи (ЦГАЛИ, ф. 53, оп. 2, ед. хр. 8, л. 1-43) вступительные разделы к «кучинской» редакции «Начала века» (см.