Новому человеку или туристу Ирландия видится просто очаровательной. Но она еще и остров, разделенный, бурлящий, полный старых демонов и давней ненависти. Все это тяжким бременем ложилось на плечи Дункана в его каждодневной работе, и тем тяжелее, чем больше он любил и лучше узнавал страну. Вскоре обнаружилось, и это тоже расстроило Дункана, который готов был выйти из себя по любому поводу, связанному с Краймондом, что тот, хотя и вряд ли был прежде в Ирландии, знает об острове куда больше Дункана. Любой, кто глубоко интересуется Ирландией, должен и глубоко интересоваться ее историей. Оказалось, Краймонд просто ходячая энциклопедия по истории Ирландии. Приходилось выслушивать Краймонда, разглагольствовавшего перед довольной аудиторией о Парнелле, Вольфе Тоне, даже о Кухулине. Дункану не доставляло удовольствия слушать, как Краймонд с большей, чем когда-либо, показной смелостью высказывает свои республиканские взгляды, а глумление Краймонда над британским правительством в его присутствии казалось преднамеренно вызывающей бестактностью. Дункан не реагировал на провокацию, он наблюдал, изучал лицо жены и спокойно слушал ее, когда она предлагала высказаться о теориях Краймонда относительно Ирландии.

Дункана, подавленного подозрениями и ненавистью, несчастного от страха и отвращения к собственному малодушию и ничтожеству, подтолкнул к действию случай, того рода случай, какие происходят в подобных ситуациях. Он, разумеется, задавался вопросом, какие еще дела есть у Джин и Краймонда, кроме как ездить в его машине осматривать руины замков и посещать садовые центры. Одним воскресным утром, когда Дункан и Джин проводили уик-энд в башне, Джин ушла пораньше: она давно задумала перегородить ручей, чтобы образовалась заводь или озерцо. Дункан собирался пойти помочь ей после завтрака, который она, скоро вернувшись, должна была приготовить. Солнце сияло. Дункан стоял у окна их спальни наверху и смотрел на сверкающий треугольник голубого моря между шелковисто-зеленых склонов гор. На небе не было ни облачка, заливался жаворонок, бормотал ручей. Они до сих пор говорили друг другу, лежа в постели: «послушай, как поет ручей». Он видел жену внизу, в закатанных штанах, босую, наклонясь, стоящую в воде, она выпрямилась и помахала ему. Казалось, что еще нужно для полного счастья, того счастья, которое, он это прекрасно знал, было возможно; но только он жил в настоящем аду. Он помахал ей в ответ. Отвернулся от окна, щурясь от яркого солнца и слепящего моря, и взглянул на разворошенную постель, в которой они спали вместе. Они давно уже не надеялись завести ребенка, перестали ходить к врачам, которые предлагали лишь разные бесполезные объяснения. И тут он заметил что-то сбоку на полу их закругленной комнаты, что-то маленькое и неясное на досках у слегка неровного темного камня стены. Подошел и поднял. Невесомое, тусклое, тонкое. Он стиснул это в руке, сердце бешено заколотилось, и он тяжело опустился на низкий диван-кровать. Раскрыл ладонь и стал разглядывать то, что лежало на ней. Это мог быть клочок пыли, но нет, это были волосы, рыжеватые, будто человек, мужчина, причесавшись, снял с расчески застрявшие в ней волосы и небрежно бросил на пол. В башню никто не приходил убираться или стирать пыль, доставить продукты или что-то починить, ни у кого не было ключа от башни, кроме него и Джин. Волосы были ни его и ни Джин, они у них темные, это были рыжие волосы Краймонда.

Джин крикнула снизу, что завтрак готов. Дункан положил шарик волос в карман, спустился и с улыбкой слушал, что Джин придумала насчет запруды. Он съел яйцо в мешочек, вышел с ней вместе помогать двигать камни и копать, потом смотрел, как она радуется, когда вода начала заполнять яму.