|
Через час или немного больше мы собрались у ее смертного ложа — все, кроме Асмодея. Он перед самым концом покинул дом и на весельной лодке отправился в море, где провел целые сутки. Я уже беспокоилась, что подвела Себастьяну, оставившую его на мое попечение, когда он возвратился — взъерошенный, растрепанный, пропахший спиртным. Он вкатил на пирс, а затем на террасу и в гостиную бочонок. Я поняла, что там ром, прочитав написанное на нем название кубинской винокурни, производящей этот напиток. Bon,[216] подумала я, готовясь к новой стычке с Асмодеем — первой, в которой не приходилось рассчитывать на помощь Себастьяны, — ибо мне вовсе не хотелось, чтобы он напивался на глазах у Лео и Люка. Он решил унять сердечную боль с помощью выпивки, но все мы не желали видеть его таким. Я уже подбирала слова, чтобы выразить это, но так и не произнесла их. Вскоре в нашей гостиной появилось еще одно вместилище — гроб, сделанный из тамаринда.[217] Его прислал убитый горем Джейкоб Хаусман. То был его собственный гроб, уже давно дожидавшийся смерти хозяина, ибо человек, имеющий много врагов, живет под тиканье часов, чей завод заканчивается именно в гробу. Однако хозяин острова менее часа назад уступил его Асмодею, посетившему Хаусмана в одном из его складов, чтобы сообщить о смерти Себастьяны. Мы предпочитали не объявлять об этом, потому что кровь продолжала течь потоком даже из мертвого тела. Далее Асмодей объявил, что на закате состоится заупокойная служба, которую проведет сам Хаусман (обычный священник давным-давно послал всех обитателей острова к черту и убрался отсюда подальше). — Все это очень хорошо, — проговорила я, — однако… Я хотела сказать, что нельзя попросту закопать умершую ведьму в землю, в гробу или нет, как новый саженец доктора Тревора. Я опасалась, что некие силы могут воспрепятствовать этому и ее тело (или того хуже — оставшаяся в нем душа) взбунтуется и восстанет, вырвется из-под тамариндовой крышки гроба. Как Асмодей объяснит это тем, кто соберется на прощание с той, кого все считают мертвой? (Правда, я не думала, что Себастьяна так отреагирует на погребение, ибо знала: она упокоилась.) Но вдруг Хаусману придет в голову послать за каким-нибудь папистским священником с другого острова, чтобы отслужить панихиду по полной форме? Что, если тот решит увезти с собой Себастьяну и предать ее прах освященной земле? Тогда нам придется последовать за ним. Что может произойти со мной среди погребенных неупокоившихся мертвецов? Однако Асмодей ответил на все эти вопросы раньше, чем я смогла их задать. Он заявил: — Помолчи… там, в лодке у пирса, лежит второе тело. — Второе… что? Мне сразу захотелось отослать Лео и Люка прочь, но я тут же поняла, что это не удастся. Им суждено стать свидетелями всего, чему предстояло произойти. — Успокойся, — отмахнулся Асмодей. — Никого я не убивал, просто нашел. — Нашел? Eh bien, но тело мертвое, non? В этот момент Каликсто, стоявший у окна гостиной, заявил, что весь остров гудит. Весть о смерти Себастьяны быстро распространилась. Женщины сновали из дома в дом, собирались вместе. Вот на руке одной из них появилась повязка из черного крепа. Уже послали рабов пройтись граблями по песку на площади, чтобы положить на него тот дощатый настил, на котором мы танцевали в день нашего прибытия. Ах, во что Асмодей вовлек нас! — Я все поняла, — объявила Леопольдина. И объяснила остальным. По ее словам, нам нужно было затащить в гостиную второе тело — труп моряка, умершего от гангрены после того, как он поранил ногу. Точнее, после того, как ему ампутировал ногу некий цирюльник, недавно поселившийся на острове Ки-Уэст: вывеска на его домике гласила, что он хирург. |
