57

Грязь — это материя, угодившая не на своё поле.

Мысль — это дух, угодивший не на своё поле.

Материя есть дух; следовательно, мысль есть грязь.

Так утверждал мудрец, уверенный в своей правоте, не зная, что [для него] любое поле — чужое.

Ибо до тех пор, пока ПОЛЕ не дополненно [буквой] Т, оно не станет ПОЛЁТом.

Без креста роза роняет лепестки, крест без розы — жалкая палка.

Чти же Розовый Крест и мистерию Двух-в-одном!

И чти Его, поклявшегося на твоём святом Т, что Единое не пребудет Единым, кроме как и до тех пор, пока оно Двояко.

Я рад, что ЛАЙЛА далеко; так ни одно сомнение не омрачит любви [нашей].

КОММЕНТАРИЙ

Название главы подразумевает Двух-в-одном, ибо Орниторинх двояк, он [похож] и на птицу, и на млекопитающее; кроме того, он живёт в Австралии, как и сама Лайла, и поэтому избран как бы её символом. Сама глава представляет собой речь в защиту Вселенной. Стихи 1–3 повторяют известный парадокс, [только] в эпиграмматической форме. Стих 4 связан со [стихами] Книги Закона I:52: под «полем» подразумевается Пространство; в этом [стихе] отрицается однородность Пространства; однако если «поле» (англ. PLACE, место) дополнить буквой «Т», наподобие того, как Лингам дополняет Йони, — то мы получим слово «полёт» (англ. PLACET, "уместно"). Далее это разъясняется в стихах 6 и 7; вещи необходимо разделять, чтобы они могли испытать радость воссоединения. Предпоследний стих — парафраз Книги Закона I:28–30. Пример из жизни, взятый в качестве последнего стиха, напоминает известную пословицу: "Разлука смягчает сердца" (P.S. Кажется, я ощущаю лёгкий приступ печали).

(Следует заметить, что философ, обнаружив в [нашем] силлогизме ошибку "quaternus terminorum", при попытке исправить её, т. е. сократить число понятий до трёх, неизбежно впадёт в другую — "non distriputia meaii". Можно было бы попробовать применить здесь [метод] квалификации (или квантификации?) сэра У. Гамильтона, однако тогда юмор этой главы стал бы окончательно непонятен читателю из Ошкоша, для которого, судя по всему, и писалась эта книга.)

58

Оглоед я, гиена; я голодаю и плачу. Люди же думают, что это смех — ха! ха! ха!

Нет ничего Подвижного или Неподвижного под твердью небесной, на чём я мог бы начертать тайные знаки души моей.

Да, и если бы спустили меня на канатах в глубочайшие пещеры и ямы Вечности, не найдётся такого слова, ни даже первого шёпота Посвящавшего [меня] в ухе моём, чтобы выразить: да, я боюсь Рождения, [этого] жалобного плача Ночи!

Мука смертная! Мука смертная. Свет во мне 'вскармливает' тени; песня во мне — немоту.

Адепты бессмертны; и всё же они умирают — Они умирают от невыразимого СТЫДА; они умирают, как умирают боги, от ПЕЧАЛИ.

Выдержишь ли ты до конца, о брат PERDURABO, о Свет в Бездне? У тебя — завершающий камень Царского Свода; и всё же Ученики, вместо того чтобы лепить кирпичи, засовывают соломинки себе в волосы и думают, что они — Иисус Христос!

О невидимая трагикомедия ВЕЛИКОГО ДЕЛАНИЯ!

КОММЕНТАРИЙ

Аггей — [это имя носил] не только известный еврейский пророк, но и Второй Помощник [в Капитуле] одного из отделений Royal Arch Masons. В этой главе автор в форме некоего потока мысли жалуется на неспособность выразить себя [полностью] или увлечь других за собой, к Свету.