|
В этой главе автор в форме некоего потока мысли жалуется на неспособность выразить себя [полностью] или увлечь других за собой, к Свету. В стихе 1 он объясняет, что тот сардонический смех, который почти что сделал его знаменитым, есть в действительности выражение именно этого чувства. Стих 2 напоминает об обязанностях [человека], принятого в масонские Ученики. Стих 3 описывает церемонию Восхождения в Королевской Архимасонской Ложе. Посвящённый поймёт, что речь здесь идёт о важнейшей [невидимой] тайне данной ступени. Стихи 4–6 выражают ту боль, перед которой Гефсимань и Голгофа — всего лишь нарыв на пальце. В стихе 7 эта боль прерывается сардоническим или циническим смехом, о котором уже говорилось выше. И, наконец, последний стих в своей благородной простоте описывает само Великое Делание, радостное от простоты своей, высочайшее от искусности, от силы страсти и восторга, им вызываемого. (Заметь, что слова «страсть» и «восторг» служат символами йони и лингама.)
59
Помощи нет в небесах — там лишь бардак, где теряешь душу. Если Астак не спит, омары и крабы вылезают на сушу. Гомо Сапиенсу, сосущему небо и нёбо, Недостаёт спокойствия бессмертной амёбы. Нажитое протоплазмой от радости движения Разоряется от слабости земного притяжения И, хотя материи, уму и духу некуда спешить Природа требует своё: пора платить. Будь у меня, который не я, свободный выбор, Ещё не известно, кто бы из борьбы выбыл: Великий Будда или моя беспрсветная пьянка. Хотя Будда в колоде судьбы — моя бланка. Впрочем, будь я и вправду пьяницей, эти муки Давно заставили бы меня наложить на себя руки.
КОММЕНТАРИЙ
[Выражение] в начале главы есть эвфемизм для Homo Sapiens. Омар и краб — высшие разновидности ракообразных, чем лангуста. Вся глава представляет собой краткое поэтическое эссе на тему о детерминизме. Она чити великой закон равновесия, однако высмеивает философов, чья картина мира целиком зависит от окружающих их условий самого что ни на есть бытового существования. Страдающий зубной болью [никогда] не согласится с доктором Панглоссом в том, что "всё к лучшему в этом лучшем из миров". Ведь и сейчас богатейший из британских герцогов жалуется в кругу друзей, что "времена нынче плохие".
60
Само-обладание Парсифаля превратилось в само-удовлетворение буржуя. Стой-кость превратилась в стои-мость. Особенности, отличавшие человека — расу, прописку, касту — следует выбросить за борт: смерть — вот цена ошибки. Ибо сказано: в час успеха пожертвуй то, что тебе дороже всего, Богам Преисподней! Англичанин живёт на экскрементах своих предшественников. Все моральные кодексы сами по себе ничего не стоят; однако каждый 'новый' кодекс несёт надежду. Всегда помни, что этот кодекс меняется не тогда, когда становится невыносимым, а когда выполнен. Мёртвый пёс плывёт по течению; в пуританской Франции лучшие женщины — Шлюхи; в грешной Англии лучшие женщины — девственницы. О, если бы 'Главе Церкви довелось пройти нагим по улицам, моля о куске хлеба! Новый Христос, как и старый, — друг мытарей и грешников; ибо его природа — аскеза. О, если бы всем, кто бы и что бы они ни были, [хоть раз] удалось совершить то единственное дело, которого они не могут и не хотят совершить!
КОММЕНТАРИЙ
Заглавие объясняется в примечании. Число главы можно соотнести с буквой Самех, [Арканом] Умеренности в Таро. В стихе 1 проводится отличие между истинной чистотой Парсифаля — чистотой, не помешавшей ему погрузить острие священного копья в чашу Святого Грааля, — с её ложными интерпретациями в бесчисленных жалобах современности. |
