После вина Олегу стало немного легче, спало напряжение, и он даже два раза танцевал с Линой под обжигающе лирические итальянские мелодии, популярные донельзя. И само собой случилось, что он зарылся лицом в ее волосы, коснулся губами сам не понял чего, то ли уха, то ли щеки, то ли шеи. И был в ответ удостоен поощрительного поцелуя в щеку, поцелуя цвета розовой орхидеи, интимно стертого прохладной ладонью.

События развивались мирно и последовательно: бурлящий ручеек легкого разговора ни о чем постепенно иссякал, намеки становились прозрачнее, паузы многозначительнее, взгляды тяжелее и жарче, касания продолжительнее. Все насущнее становилась необходимость в страстном уединении. Но Лина, похоже, растягивала удовольствие предвкушения и не торопилась увозить Олега к себе. А тянуть не стоило, потому что посередине ресторанного зала шумно что-то праздновали трое молодцев довольно крупного телосложения в серых одинаковых костюмах. Молодцы пили водку, не пили — глушили, сначала рюмками, потом им потребовались бокалы, а потом, что было необычно для респектабельной «Паланги», выдумали пить прямо из горла.

Потом молодцы, судя по всему, стали испытывать потребность в женском обществе, и поскольку они непредусмотрительно не захватили с собой дам, то начали делать попытки пополнить дефицит женского общества за счет посетительниц ресторана. Посетительницам молодцы не нравились, они отказывали молодцам во внимании и не желали с ними танцевать и пить на брудершафт водку. Поначалу молодцы философски воспринимали решительно-грубоватые или решительно-кокетливые отказы, потом стали обижаться на то, что ими пренебрегают, брезгуют, а потом дружно разъярились и решили, подобно героям древних мифов, завоевать себе дам или, на худой конец, хотя бы одну даму. Короче говоря, дело пошло на принцип.

Главный молодец, истинный мордоворот, обвел мутным взором уютный зал и положил глаз на Лину. Он решительно двинулся в ее направлении, сопровождаемый собутыльниками. Лина, в предчувствии безобразной сцены, вжалась в бархат кресла, орхидея поблекла и опустила лепестки, а взгляд повзрослел и потух. Олег слегка отодвинулся от стола, понимая, что молодцы уже на таком взводе, что драки избежать не удастся. Официанты попрятались по норкам, безошибочно чувствуя приближение грозы, и лишь из кухонного помещения осторожно выглядывал лупоглазый шеф в колпаке, шевеля длинным, выстриженным, как тонкое шильце, усом.

— Мурзик, — мирно начал мордоворт, обращаясь к Олегу. — Мурзик, уступи лялечку на пару туров? Не обижу. Не с Коляном же мне танцевать и не с Валерой же. Противно гусару без баб-с, ты же понимаешь, мурзик.

— Сам ты мурзик, — столь же мирно ответил Олег, чем привел предводителя молодцев в бешенство.

— Что-о-о? — взревел мордоворот. — Кто здесь мурзик?! Это ты, сопля, мурзик! Жору Вольского еще никто мурзиком не называл!

И он попер на Олега с кулаками наперевес. И дурак был, что попер, так как Олег еще не растерял навыков армейской рукопашки и боксировал далеко не хуже всех. Олег, успевший подняться, пока Жора Вольский уточнял, кто здесь мурзик, а кто нет, встретил Жору Вольского прямым справа в челюсть, а левой добавил по ребрам, и стало Жоре нехорошо. И упал Жора под ноги соратникам, а соратники, Валера с Коляном, не стали поднимать Жору, а в свою очередь двинулись на Олега, норовя обойти с флангов. Драка завязалась самая что ни на есть безобразная, с битьем посуды, с опрокидыванием столиков и дружным женским визгом. Очухавшийся Жора получил от Олега по коленной чашечке, то ли Валера, то ли Колян потерял два передних зуба и держался за живот, содрогаясь в рвотных спазмах, и опять же то ли Валера, то ли Колян лежал нокаутированный под сползшей скатертью одного из столиков. Олег понес гораздо меньшие потери: ему всего лишь слегка рассекли скулу. Поэтому именно Олега погрузили в зарешеченный кузов милицейского «газика» петлюровской желто-голубой раскраски, вменив ему пьяную драку в общественном месте.