— Давно ты здесь? — спросил он.

— Я потеряла счет годам, — ответила она. — Я была совсем маленькой, когда попала сюда. Тут был еще один маленький мальчик. Иногда он мне снится. Он был такой же, как я сейчас, но очень слабый. Когда меня принесли в эту комнату, он постепенно угас, и я больше никогда его не видела. Я тоже росла слабой. Мне страшно. Я боюсь, со мной будет то же, что с ним. Я исчезну, и никто никогда не узнает, что со мной стало.

Она заплакала, но без слез, потому что мертвые не могут лить слезы или истекать кровью. Дэвид приложил к банке мизинец, туда, где изнутри к ней прижималась рука девочки, так что их разделяло только стекло.

— Кто-нибудь еще знает, что ты здесь? — спросил Дэвид.

Она кивнула.

— Иногда сюда приходит мой брат, но он теперь очень старый. Ну, я называю его братом, хотя на самом деле он им никогда не был. Я просто хотела, чтобы он стал. Он говорит, что очень сожалеет обо всем. Я ему верю. Я думаю, он действительно сожалеет.

Внезапно все для Дэвида обрело жуткий смысл.

— Джонатан привел тебя сюда и отдал Скрюченному Человеку, — сказал он. — Вот какую он заключил сделку.

Он тяжело опустился на холодную, неудобную кровать.

— Он ревновал к тебе, — тихо продолжил Дэвид, говоря скорее сам с собой, чем с девочкой в склянке, — и Скрюченный Человек предложил ему способ избавиться от тебя. Джонатан стал королем, а той старой королеве, его предшественнице, дозволили умереть. Возможно, за много лет до этого она сама заключила такую же сделку со Скрюченным Человеком, а тот мальчик в склянке был ее братом, или родственником, или просто маленьким соседским мальчиком, который так ей докучал, что она мечтала от него избавиться.

«А Скрюченный Человек услышал ее мечты, потому что именно там он и бродит. Он обитает в царстве воображения, в мире, где рождаются истории. Истории всегда ищут способ быть рассказанными, ожить в книгах и в чтении. Так они переходят из своего мира в наш. Но вместе с ними приходил Скрюченный Человек, рыщущий между мирами, своим и нашим. Он выискивает возможности творить собственные истории и охотится за ревнивыми, разозленными и заносчивыми детьми, лелеющими скверные мечты. Он делает их королями и королевами, облачает их властью, хотя реальная власть всегда остается в его руках. А взамен они выдают ему объекты своей ревности, и он утаскивает их в свое логово…»

Дэвид встал и снова обратился к девочке в склянке:

— Я понимаю, как это тяжело для тебя, но ты должна рассказать мне, что произошло, когда ты сюда попала. Это очень важно. Пожалуйста, постарайся.

Анна сморщилась и замотала головой.

— Нет, — прошептала она. — Это больно. Я не хочу вспоминать.

— Ты должна, — настаивал Дэвид, и в его голосе появилась новая сила. Он звучал глубже, как будто принадлежал мужчине, которым мальчик когда-нибудь станет. — Чтобы это не повторилось, ты должна рассказать мне, что он сделал.

Анна, вся дрожа, качала головой. Она плотно сжала губы и стиснула кулаки, так что казалось, ее косточки вот-вот прорвут кожу. Потом она издала стон, полный скорби, гнева и сохранившейся в памяти боли, и полились слова.

— Мы проникли сюда через сад, — начала девочка. — Джонатан всегда на меня злился. Он дразнил меня, если вообще со мной заговаривал. Щипал меня и дергал за волосы. Он уводил меня в лес, оставлял там одну и возвращался, только когда я начинала плакать и меня могли услышать его родители. Джонатан грозил мне, что если я им расскажу, он отдаст меня бродяге. Он говорил, что они все равно мне не поверят, потому что он их настоящий ребенок, а я нет. Я всего лишь маленькая девочка, которую терпят из жалости, и если я исчезну, никто долго не будет плакать.