|
Это была не Джиллиан. Он увидел на теле длинный белый халат, который отчасти и объяснял его ошибку — он принял его за платье. В крови была лишь половина лица, что тоже вначале ввело его в заблуждение. Это был мужчина. Монах в сутане, затянутой на поясе веревкой. Ник увидел тонзуру над единственным пулевым отверстием в его лбу. Отчаяние так быстро сменилось облегчением, что его чуть снова не вырвало. Он заставил себя рассуждать трезво. Кровь вроде бы была свежей — лужа все еще увеличивалась в размерах. Тот, кто это сделал, не мог уйти далеко. Краем глаза он увидел Эмили, которая шла к нему, тоже собираясь заглянуть через решетку. Он остановил ее. — Не надо. Она смерила его недоуменным взглядом, но настаивать не стала. Он переместился к следующей двери, готовя себя к новым ужасам. К счастью, там не оказалось трупов. Одно помещение было уставлено бочками с маслом, что показалось Нику опасным в замке, где хранится средневековая библиотека. Он ощущал пары, проникающие через решетку. По стенам второго помещения тянулись книжные полки. Следующая камера была пуста, хотя на стенах он разглядел темные пятна. Давние или свежие? Ник подошел к последней двери. Мокрые брюки прилипали к его ногам, мешали идти; адреналин уходил из крови. Внутренний голос кричал ему: не подходи! Он заглянул через решетку. На полу сидела молодая женщина, опустив голову на колени. Лицо ее закрывали волосы, а на обнаженных руках виднелись синяки. Вероятно, она почувствовала движение у двери и подняла голову. — Ник? LXXX Майнц, 1455 г. — Тебе сюда нельзя. Фуст смотрел на меня сквозь дверное окошко, он так прижался лицом к двери, что грубая его кожа почти слилась с деревом. Я не понял. — Это что — шутка? — Ты нарушил условия нашего контракта. Я требую возврата моих денег. Я все еще не мог уразуметь происходящее. Как курица, которая бежит по двору с хлещущей из перерезанного горла кровью, я продолжал говорить, словно участвовал в некой беседе, основанной на здравом смысле. — Сколько, ты говоришь, я тебе должен? — Две тысячи гульденов. Я расхохотался, как безумный. Просто не знал, что мне еще делать. — Ты же знаешь, у меня нет таких денег. Каждый мой грош вложен в Библии. Все, что у меня есть, заложено в счет будущих продаж. Он бесстрастно разглядывал меня. — Если ты не в состоянии заплатить, то вся твоя собственность конфискуется. Я сам возглавлю работы и закончу Библии. — Да как ты можешь? — Тысячи вопросов вылились в один. Фуст предпочел дать ответ в самом узком, прагматическом смысле. — Люди знают, кто платит им жалованье. Они закончат работу. Я встречусь с тобой завтра, чтобы обсудить все это. Он захлопнул окошко. Десять лет надежды обернулись катастрофой в одно мгновение. Я молотил кулаками в ворота с такой силой, что чуть не снес их с петель. Я обвинял Фуста во всех смертных грехах, а вокруг начали собираться и глазеть на меня прохожие. Никто не посочувствовал мне, никто не вышел из Хумбрехтхофа, хотя все в доме наверняка слышали мои крики. Израсходовав весь свой гнев, я отправился домой. Мы встретились на винограднике, что на холме неподалеку от церкви Святого Стефана. Когда я в последний раз был здесь, участок представлял собой слякотную площадку. |
