Олив нравилось представлять себе, что все комнаты уже заняты. В каждой из них жили гости, просто их вечно не было у себя, когда Олив заходила. Эта мысль, казалось, придавала всему вокруг больше уюта.
Первая комната, расположенная в передней части дома, была оклеена обоями с розовыми розами на еще более розовом фоне. Там пахло нафталином и почти неслышной старой цветочной отдушкой. В углу стоял пыльный платяной шкаф, в котором остались чьи-то тапочки и халат. В этой комнате висела очень большая картина, на которой был изображен древний город где-нибудь в Италии или Греции: разваливающиеся колонны и полуобрушенные стены, а на переднем плане возвышалась огромная каменная арка, украшенная скульптурами суроволицых воинов размером раза в четыре больше обычного человека. Здания время не пощадило, но арка казалась все такой же прочной и нетронутой разрушением, какой, наверное, была, когда ее только установили. Олив вгляделась в тенистую глубину проема. Вдали в сужающемся пятне света виднелись крошечные белые дома.
В следующей комнате все было темно-синее и мрачное; там стояла старая вешалка для шляп и комод, полный носовых платков, ложек для обуви и другого бесполезного хлама. В синей комнате тоже висела картина – на ней была нарисована бальная зала с оркестром и танцующими, одетыми в старомодную одежду парами. И дамы, и кавалеры выглядели важным и элегантными и, кажется, не получали от мероприятия ни малейшего удовольствия.
Третья спальня нравилась Олив больше всего. Нежно-лиловые обои и кружевные занавески придавали ей вид изысканный и в то же время уютно-старушечий. В остальных гостевых комнатах пахло пылью и старостью, а здесь словно еще совсем недавно кто-то жил. В воздухе висел едва ощутимый аромат ландыша и сирени.
Над комодом висел портрет. На нем была изображена молодая женщина – точнее, голова и плечи молодой женщины – в мягких пастельных тонах. Ее темные волосы были забраны гребнями по бокам, уши украшали небольшие жемчужные сережки, на шее висела длинная нитка жемчуга. По мнению Олив, женщина была красивая – как актрисы в старых черно-белых фильмах, которые показывают по телевизору воскресными вечерами. У нее были большие темные глаза и крошечный рот с чуть приподнятыми в улыбке уголками.
Как-то раз Олив надела на левую руку розовую перчатку, а на правую – голубую, повязала на шею три шарфа и сунула в волосы все гребни, какие только нашла, и тут случилось кое-что странное. Она вынула из футляра очки. Они были на длинной цепочке с бусинками, из тех, что носят библиотекарши. Олив надела цепочку на шею, приложила очки к лицу, и тут портрет ей подмигнул.
Девочка сняла очки и всмотрелась в картину. Темноволосая женщина глядела куда-то влево и улыбалась своей недвижной улыбкой. Олив потерла глаза. Потом снова надела очки. Женщина с картины вновь подмигнула, и на этот раз ее улыбка стала чуточку шире.
Олив ждала, затаив дыхание. Прошло несколько минут, но портрет не двигался. Тогда ей пришло в голову, что она, наверное, чересчур часто ударяется об угол над ванной. Засунув перчатки и шарфы обратно в ящик, девочка поспешно выбежала из комнаты. Очки так и остались болтаться у нее на шее.
Однажды Олив подарили книгу головоломок со спрятанными на страницах тайными сообщениями. Для того чтобы найти их, нужно было приложить к странице полоску прозрачного красного пластика, и слова «волшебным образом» проявлялись. Сообщения выходили бессмысленные, из разряда: «Куда вместе полетят отдыхать овца и корова? На Бе-е-ерму-у-уды». В конце концов Олив использовала эту книжку как сырье для какой-то бумажной поделки. Но воспоминание о кусочке красного пластика подало ей идею.
Выйдя в коридор, девочка направилась к картине, на которой был нарисован ночной лес, и, прищурясь, вгляделась в залитую лунным светом тропу. Как и всегда, ее пронзило ощущение, что в темноте что-то скрывается – что-то могущественное и злобное. |