|
Близорукому взбираться тяжело. По неизвестному ущелью я долго карабкался наверх, встретил лицом к лицу жёлтую змею. Она долго думала, затем уступила мне дорогу и я вылез, тяжело дыша, на вершину горы. Щуря глаза я огляделся. Только к ночи я спустился к редким огням Коктебеля. «Я думала, ты погиб», – сказала Анна. Я встретил её на променаде у Дома Творчества Писателей. «А где твои очки?» «Море» – сказал я. Очки были у меня с собой вторые. Анна повесилась через 20 лет, в Харькове, на улице маршала Рыбалко. Средиземное море / Остия Очень хотелось есть. Из 122 тысяч лир или 122 миль, выдаваемых нам толстовским фондом – синьора Франческа изымала у нас 60 тысяч за холодный склеп комнаты. Евреи говорили, что в Остии квартира намного дешевле. Однажды мы собрались и поехали на автобусе в Остию. Мы нашли адрес. Пока искали, я был готов к драке по меньшей мере три раза. Елена была в костюмчике – коротенькая юбочка, длинные ноги – итальянцы мужского пола задевали нас, свистели и было такое впечатление, что они вот-вот набросятся на нас. Я, – молодой человек в очках и с длинными волосами их видимо не пугал. Почва в Остии была какая-то лысая. На ней плохо росла трава, потому почва выглядела как череп плешивого человека. Видимо когда шли дожди, здесь была обильная грязь, а потом грязь засыхала как придётся и в грязи засыхали как в цементе схваченные грязью предметы: кирпичи, доски, куски ржавого железа. Вообще Остия не выглядела как заграница, не помогали даже итальянские вывески, скорее она смахивала на Салтовский посёлок моего детства. Но возможно мы зашли в неё не с парадного входа, не от станции или мэрии, а с чёрного, как ближе, как удобнее, как нам объяснили «евреи»? Так мы называли эмигрантов, и это была правда, ибо заканчивался 1974 год, и никаких других эмигрантов в Италии не было, кроме евреев, ну и нас двое. С квартирой мы справились быстро. Мы обошли комнаты, где как тюлени лежали на кроватях евреи, – мужчины, женщины и дети. Они лежали и ждали когда им дадут визы в Америку или в Канаду. Они боялись, что им не дадут этих виз. От евреев пахло страхом, бедностью, ожиданием. Те, кто не спал, жевали. Нам показали комнату такую же как другие, её могли занять мы. Она стоила в два раза дешевле чем наша комната в Риме, однако входить в неё нам пришлось бы через комнату занятую большой семьёй. Во всяком случае там стояло много кроватей. «А если пописать?», – спросила Елена. «Купите ночной горшок», – посоветовала сопровождающее лицо – толстая блондинка, она и заманила нас в Остию. Она училась вместе с нами английскому языку в школе на самом берегу Тибра. Ясно было, что мы тут не поселимся, очень уж удручающе выглядели вместе евреи. Да и Остия нам решительно не понравилась. Совершенно необъяснимым оказывался факт, что столь дерьмовый городишко выбран был служить портом Великого города Рима. Мы ушли, договорившись приехать на следующей неделе, попросив придержать нам комнату, отлично знали, что не приедем, но солгали из вежливости. Изя Краснов и его семья и даже два абиссинца, работники консервного завода – наши соседи по римской квартире у вокзала («Терминале» называли его итальянцы) были интересными людьми в сравнении с этим подавленным стадом тюленей. На улице Елена закурила. «Гадкое место», – сказала она нервно. На самом деле она являлась инициатором этой поездки. Она ныла, как плохо мы живём в вонючей квартире синьоры Франчески. «Скопление множества нервных и бедных людей, что ты хочешь?», – подытожил я. «Пойдём хотя бы поглядим на хвалёное Средиземное море». «Море?» – спросил я у проходившего мимо уродливого, под стать пейзажу, подростка. |
