|
— Мистер Каллоуэй... — начала она. — Очень настойчивый молодой человек, полагаю. — Да. — Надеюсь, он не слишком докучает своей Первой леди? Диана немного нахмурилась, на переносице проступила едва заметная зигзагообразная складка. — Боюсь, да. — Профессионалу это непозволительно, — сказал Литчфилд. — Но, прошу простить меня, его пылкость вполне объяснима. Она придвинулась к лампе возле зеркала, зная, что яркий свет особенно выгоден для ее черных волос. — Ну, мистер Литчфилд, что я могу сделать для вас? — Честно говоря, у меня очень деликатное дело, — сказал Литчфилд. — Горько признать, но — как бы получше выразиться? — ваш талант не совсем идеально соответствует характеру этой постановки. В вашем стиле игры не хватает нужной тонкости. Последовало напряженное молчание, в продолжение которого Диана сопела носом и обдумывала значение только что сказанных слов. Затем она двинулась к двери. Ей не понравилось то, как началась эта сцена. Она ожидала поклонника, а вместо него получила критика. — Уходите, — проговорила она бесцветным голосом. — Миссис Дюваль... — Вы меня слышали. — Вы ведь не подходите на роль Виолы, разве нет? — продолжал Литчфилд, как если бы кинозвезда ничего не сказала. — Вас это не касается, — бросила она. — Но это так. Я видел репетиции. Вы были вялы и неубедительны. Все комические эпизоды казались пошлыми, а сцена соединения — ни одно сердце не смогло бы выдержать ее — сделанной из какого то тяжелого и грубого металла. Да, там была прямо таки свинцовая тяжеловесность. — Спасибо, я не нуждаюсь в вашем мнении. — У вас нет стиля... — Заткнитесь. — Нет стиля и нет вкуса. Уверен, на экранах телевизоров вы — само очарование, но сцена требует особой правдивости. И души, которой вам, честно говоря, не хватает. Игра уже выходила за все дозволенные рамки. Диана хотела ударить непрошеного гостя, но не находила подходящего повода. Она не могла воспринимать всерьез этого престарелого позера. Он был даже не из мелодрамы, а из музыкальной комедии — со своими тонкими серыми перчатками и со своим тонким серым галстуком. Безмозглый, озлобленный клоун, что он понимал в искусстве? — Убирайтесь вон или я позову менеджера, — сказала она. Но он встал между ней и дверью. Сцена изнасилования? Вот какую пьесу они играли? Неужели он сгорает от страсти к ней? Боже, упаси. — Моя жена, — улыбнувшись, произнес он, — играет Виолу... — Я рада за нее. — ...И она чувствует, что сможет вдохнуть в эту роль немного больше жизни, чем вы. — У нас завтра премьера, — неожиданно для себя проговорила она, как будто защищая свое присутствие в постановке. Какого черта она пыталась оправдываться перед ним, после того как услышала от него все эти ужасные вещи? Может быть, потому что была немного испугана. Его дыхание, уже довольно близкое к ней, пахло дорогим шоколадом. — Она знает роль наизусть. — Эта роль принадлежит мне. И я исполню ее. Я исполню ее, даже если буду самой плохой Виолой за всю историю театра, договорились? Она старалась сохранять самообладание, но это было нелегко. Что то в нем заставляло ее нервничать. Нет, она боялась не насилия, но все таки чего то боялась. — Увы, я уже обещал эту роль своей жене. — Что? — она изумилась его самонадеянности. — И эту роль будет играть Констанция. Услышав имя соперницы, она рассмеялась. В конце концов это могло быть комедией высочайшего класса. Чем нибудь из Шеридана или Уальда, запутанным и хитроумным. Но он говорил с такой непоколебимой уверенностью: «Эту роль будет играть Констанция», как если бы все дело было уже обдумано и решено. |
