|
Он не ел уже почти сутки, и желудок все настойчивее давал о себе знать. Гейвин вошел в здание. При дневном свете лестница уже не выглядела столь впечатляюще. Ковер на ступенях оказался рваным, а краска на балюстраде – потемневшей от тысяч прикосновений. Он быстро преодолел подъем и постучал в дверь Рейнольдса. Никто не ответил. Изнутри не было слышно ни звука. Впрочем, Кеннет предупреждал, что его здесь не будет. Догадывался ли он о последствиях своего эксперимента? Гейвин постучал еще, и на этот раз, определенно, можно было различить чье то дыхание за дверью. – Рейнольдс, – он пнул дверь ногой, – я слышу тебя. Ответа не последовало, но Гейвин готов был поклясться, что внутри кто то есть. – Открой немедленно, сволочь! После короткой паузы приглушенный голос сказал: «Убирайся». – Мне нужно с тобой поговорить. – Убирайся, тебе говорят. Мне не о чем с тобой разговаривать. – Ты должен мне все объяснить, ради всего святого! Если ты не откроешь, я сломаю эту чертову дверь. Пустая угроза, но Рейнольдс отреагировал. – Нет. Подожди. Послышался звон ключей, потом – звук открывающегося замка, и дверь открылась. Прихожая была погружена во тьму. Гейвин увидел перед собой неухоженное лицо Кеннета. Он выглядел очень усталым. Небритый, в грязной рубахе, изношенных штанах, подвязанных веревкой. – Я не в состоянии тебе что либо объяснять! Убирайся! – Ты просто обязан мне объяснить... – Гейвин переступил порог. Рейнольдс был либо слишком пьян, либо слишком слаб, чтобы воспрепятствовать этому. Он отступил во мглу прихожей. – Что за чертовщина происходит? В квартире стоял тяжелый дух гнили. Кеннет позволил Гейвину закрыть за собой дверь и неожиданно вытащил из кармана своих засаленных штанов нож. – Брось дурачить меня, – прохрипел он. – Я знаю, что ты натворил. Очень славно. Очень умно. – Ты говоришь об убийствах? Я их не совершал. Рейнольдс выставил свой нож вперед. – Скольких ты прикончил, кровопийца? – На его глазах показались слезы. – Шесть? Десять? – Я никого не убивал! – Чудовище! Кеннет держал в руках тот самый бумажный нож. Он приблизился. Не оставалось никаких сомнений в том, что он намеревается сделать. Гейвин вздрогнул, и это, казалось, воодушевило Рейнольдса. – Забыл, уже, наверное, что это такое – быть из плоти и крови? Он, очевидно, окончательно сошел с ума. – Послушай... я пришел всего лишь поговорить. – Ты пришел убить меня, я знаю... ты пришел меня убить. – Ты что, не узнаешь меня? – испуганно спросил Гейвин. Рейнольдс криво усмехнулся. – Ты не мальчишка. Ты похож на него, но ты – не он. – Ради Бога... я – Гейвин!.. Гейвин!!! Слова, способные остановить приближающийся к груди нож, решительно не шли в голову. – Гейвин, помнишь? – это было все, что он был способен сказать. Рейнольдс вдруг застыл, пристально глядя ему в лицо. – Ты потеешь, – растерянно произнес он. У Гейвина настолько пересохло во рту, что он смог только утвердительно кивнуть. – Да, – произнес Рейнольдс. – Ты, действительно, потеешь. Он опустил нож. – Он никогда не потеет. И никогда не будет. Стало быть... ты – мальчишка. Мальчишка. – Мне нужна помощь, – от волнения Гейвин охрип. – Ты должен объяснить мне, что происходит. – Ты хочешь объяснений? Я постараюсь тебе их предоставить. Они прошли в комнату. Шторы были опущены, но даже в темноте было заметно, что коллекция была чудовищно разорена. Глиняные черепки превратились в пыль, каменные барельефы были разбиты, а от надгробия Флавина Знаменосца осталась лишь груда камней. |
