Просто, чтобы показать хозяину, который наверняка заинтересуется его мнением обо всей этой чепухе, свое небезразличие. Коллекция была невыносимо бестолкова: глиняные черепки, осколки античных скульптур, и ничего целого – сплошные обломки. В некоторых фрагментах еще можно было разглядеть следы формы, хотя краски уже давно потускнели. Иногда удавалось угадать человеческие очертания – торс, ногу (между прочим, со всеми пятью пальцами), лицо, стертое временем, – уже не мужчина и не женщина. Гейвин подавил зевок. Жара, глупые экспонаты и мысли о предстоящей постели усыпляли его.
Он переключил внимание на стены. Они были более выразительны, чем весь этот хлам на полках, но тоже – ничего целого. Непонятно, что можно найти в этих обломках! Каменные барельефы на стенах были так испещрены многочисленными выбоинами и царапинами, что изображенные на них люди казались прокаженными, а надписи на латыни уже почти невозможно было разобрать. Ничего красивого быть здесь не могло – все было слишком старо для красоты. Гейвина охватило чувство брезгливости, будто он прикоснулся к чему то заразному.
Только один предмет заинтересовал его по настоящему. Каменное надгробие, или что то похожее, которое было больше других барельефов и в несколько лучшем состоянии. На нем был изображен всадник с мечом в руке, возвышающийся над поверженным обезглавленным противником. Под изображением – несколько слов на латыни. Передние ноги лошади были отбиты, каменная окантовка беспощадно обезображена временем. Но в этом существовал некий смысл. На грубо изваянном лице проступали неясные черты – длинный нос, широкий рот. Личность!
Гейвин решил дотронуться, но отпрянул, услышав приближающиеся шаги Рейнольдса.
– Нет нет, потрогай, – произнес вошедший хозяин, – это здесь для удовольствия. Прикоснись!
Теперь уже пропало всякое желание. Гейвин смутился – застукали!
– Ну же! – Рейнольдс настаивал.
Гейвин протянул руку – холодный камень, зернистый наощупь.
– Римское, – произнес Кен.
– Надгробие?
– Да. Найдено около Ньюкасла.
– Кто это был?
– Некто Флавии. Он был полковым знаменосцем.
То, что Гейвин принял за меч, оказалось при ближайшем рассмотрении небольшим знаменем с практически стертым символом: то ли пчела, то ли цветок, то ли колесо.
– Таким образом, вы – археолог.
– И это тоже. Я исследую исторические места, наблюдаю за раскопками, но основное время посвящаю реставрации этих находок. Римская Британия – моя страсть.
Он надел принесенные очки и направился к полкам с глиняными черепками.
– Все это я собирал долгие годы. Я всегда испытываю дрожь, когда касаюсь предметов, столетиями не видевших света дня. Это как бы прикосновение к истории. Ты понимаешь, о чем я?
– Да.
Рейнольдс взял один из осколков с полки.
– Конечно, лучшие находки попадают в музеи, но всегда выпадает случай оставить себе что нибудь интересное. Господи, какое невообразимое влияние. Римляне. Городские коммуникации, мощеные дороги, надежные мосты.
Рейнольдс рассмеялся взрыву собственного энтузиазма.
– Черт возьми, – сказал он. – Опять читаю лекцию. Извини. Больше не буду.
Вернув черепок на место, Кен стал наливать напитки. Стоя спиной к Гейвину, он неожиданно спросил:
– Ты дорого стоишь?
Гейвин вздрогнул. Взволнованность этого человека опять куда то пропала, и невозможно было найти логического объяснения резкому повороту от римлян к стоимости ласк.
– Всякое бывает, – неуверенно ответил он.
– То есть... – все еще возясь с бокалами, сказал Кен, – ты хочешь узнать подробнее о моих наклонностях.
– Было бы неплохо.
– Разумеется.
Он повернулся и протянул Гейвину внушительный бокал с водкой. |