|
Тот не знал. Говорят, кто то умер, но он не уверен. – Анни Мари? – спросила она. Женщина впереди нее обернулась и сказала: – Вы ее знаете? – в голосе ее слышалось чуть ли не благоговение. – Чуть чуть, – нерешительно ответила Элен. – Вы не скажете, что случилось? Женщина инстинктивно прикрыла рот рукой, словно для того, чтобы не дать вырваться словам. Это не помогло. – Ребенок, – сказала она. – Керри? – Кто то забрался в дом с черного хода и перерезал ему горло. Элен почувствовала, что опять вспотела. Перед ее внутренним взором возникла картинка: газета во дворе Анни Мари взмыла и опустилась. – Нет, – прошептала она. – Точно. Она смотрела на стоящую перед ней вестницу судьбы, а губы сами говорили: «Нет». В это невозможно было поверить, и все таки никакие самоуговоры не спасали от крепнущего осознания ужасного. Она повернулась к женщине спиной и заковыляла прочь. Она знала: тут не на что смотреть, да если бы и было, она не желала видеть. Эти люди, все возникавшие на порогах домов, по мере того как расходились слухи, демонстрировали любопытство, рождавшее в ней отвращение. Она была не из них, и никогда не будет. Она хотела колотить по этим разгоряченным лицам, чтобы привести людей в чувство, хотела крикнуть: «Вы собрались поглазеть на боль и горе. Зачем? Почему?» Но у нее не осталось на это мужества. Отвращение лишило ее всех сил, кроме силы на то, чтобы уйти прочь, оставив развлекающуюся толпу. * * * Тревор вернулся домой. Он и не пытался объяснить свое отсутствие, а ждал, пока она сама начнет его допрашивать. Увидев, что она и не собирается этого делать, он напустил на себя легкое добродушие, что было еще хуже, чем выжидающее молчание. Элен смутно понимала, что отсутствие интереса с ее стороны, возможно, больше обескуражило его, чем ожидаемый спектакль. Но ее это не волновало. Она настроила радиоприемник на местное вещание и слушала новости. Сказанное женщиной в толпе подтвердилось. Керри Латимер был мертв. Неизвестный или неизвестные проникли в дом через заднюю дверь и убили ребенка, который играл в кухне на полу. Полицейский чин, ведающий связями с общественностью, нес обычные пошлости, называя смерть Керри «неописуемым преступлением», а злодея «опасной и глубоко ненормальной личностью». Один раз риторика даже выглядела уместной, и голос мужчины явно дрогнул, когда он говорил о сцене, представшей глазам полицейских в кухне Анни Мари. – Радио? Зачем? – внезапно спросил Тревор, когда Элен трижды прослушала сводку новостей от начала до конца. Она не видела причин скрывать от него свои переживания, испытанные на Спектор стрит; рано или поздно, он все равно бы узнал. Бесцветным голосом она кратко обрисовала ему случившееся в Баттс Корте. "Анни Мари – это та женщина, которую ты первой встретила, когда ездила туда, верно? Она кивнула, надеясь, что больше он не станет задавать вопросов. Она чувствовала, что вот вот разрыдается, и не хотела, чтобы он видел ее слезы. – Значит, ты была права, – сказал он. – Права? – Насчет местного маньяка. – Нет, – сказала она. – Нет. – Но ребенок… Она встала и подошла к окну. С высоты двух этажей она глядела на темнеющую внизу улицу. Почему она ощущала необходимость столь последовательно отрицать версию о тайном сговоре? Почему теперь она молила, чтобы Парселл оказался прав, и все рассказанное ей оказалось ложью? Она опять и опять возвращалась в мыслях к тому, какой была Анни Мари, когда Элен посетила ее в последний раз: бледная, нервная, ожидающая. Она будто ждала чьего то прибытия, разве не так? Она страстно хотела отпугнуть нежелательную посетительницу, чтобы вернуться к своему ожиданию. |
