Когда свет свечи исчезает за дверью и слабеет в щелях между досками, Йента открывает глаза и слабой рукой нащупы­вает амулет. Она знает, что там написано. Йента разрывает ремешок, открывает коробочку и глотает покрытый буквами листок словно пилюлю.

Йента лежит в тесной комнатке, куда прислуга беспрерывно приносит верхнюю одежду гостей и кладет их в ногах кровати. Когда, наконец, в глубине дома начинает играть музыка, Йенту уже едва можно видеть за этой кучей; только лишь когда приходит Хая, она наводит порядок, и пальто валятся на пол. Хая склоняется над старенькой теткой и вслушивается в ее дыхание – оно на­столько слабенькое, что может показаться, что мотылек, махнув своими крылышками, вызвал бы более сильное движение воздуха. Но сердце старушки бьется. Хая, слегка побагровевшая от водки, прикладывает ухо к груди Йенты, к связкам амулетов, шнурков и ремешков, и слышит деликатное "бом, бом", очень медленные, отделенные одно от другого на одно дыхание.

- Бабушка Йента, - тихонько зовет ее Хая, и ей кажется, будто бы полуприкрытые глаза старушки дрогнули, что глазницы пошевелились, а на губах появилась вроде как улыбка. Улыбка эта неуверенная – она волнуется, уголки рта Йенты то поднима­ются, то опускаются, и тогда Йента выглядит словно неживая. Ладони у не теплые, не холодные, кожа мягкая, бледная. Хая по­правляет ей волосы, что вылезли из-под платка, и наклоняется над ухом: - Ты еще живая?

И вновь на лице пожилой женщины откуда-то появляется та самая усмешка, которая остается на мгновение и тут же исче­зает. А Хаю зовут далекий топот ног и высокие тона музыки, так что она целует старушку в теплую щеку и бежит танцевать.

В комнату Йенты доносится ритмичный топот – свадебные гости танцуют, хотя здесь музыки и не слышно, она застряла в деревянных стенах, резки повороты коридоров разбили ее на отдельные урчания. Слышны только "бум-бум" ног танцующих, и, время от времени, писки и крики. Возле Йенты сидела какая-то немолодая женщина, но, привлеченная отзвуками свадьбы, встала себе и пошла. Йенте тоже любопытно, что же там творится. И вот тут, с изумлением, она открывает, что без труда может вы­браться из собственного тела и зависнуть над ним; сейчас она глядит на собственное лицо, бледное и запавшее, странное это чув­ство, но сразу же после того уплывает, двигаясь на дыхании сквозняка, на вибрациях звука, без малейшего труда проникает она сквозь деревянные стены и двери.

Теперь Йента все видит сверху, но потом ее зрение возвращается под прикрытые веки. И так продолжается всю ночь. Подъем и возврат вниз. Балансирование на грани. Это мучит Йенту, никогда еще она так не наработалась, ни во время уборки дома, ни в саду. Но, и то, и другое, и спадание, и подъемы вызывают приятные ощущения. Неприятно лишь то движение, свистя­щее и резкое, которое пытается ее вытолкнуть куда-то далеко-далеко, за горизонты, та сила, внешняя и грубая, с которой ей было бы трудно побороться, если бы тела изнутри и неотвратимо не защищал амулет.

Странно – ее мысли овевают всю округу. Ветер – говорит какой-то голос у нее в голове, наверняка собственный. Ветер – это взор умерших, которые глядят на мир оттуда, с того места, где они находятся. Как-то раз она видела поле трав, как они кланя­ются и мотаются, наверняка на него как раз глядит кто-то умерший – хотелось бы сказать об этом Хае. Ведь если бы посчитать всех покойников, то оказалось бы, что их гораздо больше, чем живых на земле.