Но Ноа не собирался говорить сегодня о семье. Хватит и одной вскрывшейся раны.

Хейзел поморщилась:

— Прости. Есть у меня такая дурная привычка.

— Какая?

— Портить веселье.

Он пододвинулся ближе и провел пальцем по ее переносице, чтобы Хейзел перестала морщиться:

— Ты не портишь веселье.

— Я превратила безобидную игру с обменом секретами в ужасный сеанс психотерапии, так что…

— Тогда открой мне свою тайну, и я тоже устрою тебе психоанализ. Будет весело, — Ноа одарил ее улыбкой, и Хейзел тихо рассмеялась.

— Я ведь уже рассказала о своем страхе перед тридцатилетием…

— Должно быть что-то еще. Какой-то глубинный страшный секрет… что-то, о чем не знает даже Энни.

Хейзел округлила глаза. Очевидно, она обо всем рассказывала лучшей подруге, но Ноа хотел заполучить частичку Хейзел Келли, которой не обладал никто. Маленькое сокровище, которое он мог положить в карман в конце этого дня и оставить себе, когда Хейзел решит, что больше не нуждается в его услугах.

Она сделала глубокий вдох, словно преисполняясь решимости:

— Ладно, есть кое-что, о чем я никогда никому не рассказывала.

Ноа приподнялся на локте, заинтригованный, хотя Хейзел все так же пряталась под капюшоном.

— Я… я на самом деле не верю, что мой отец ясновидящий.

— Что?

— Знаю, многие горожане думают, будто его сны имеют смысл или что-то в этом роде, и сам отец тоже в это верит, но я просто не могу… не знаю… не могу по-настоящему поверить, что его сны — нечто большее, чем случайность, а решения, которые он принимает, опираясь на них, не просто хорошие решения на благо города.

Хейзел выглядела искренне потрясенной, будто призналась в худшем прегрешении в жизни. Ноа смотрел на нее мгновение, а потом перевернулся на спину и дал волю смеху.

— Хейз, — прохрипел он, хохоча. — Ты шутишь?

Ноа посетил немало городских собраний и прекрасно знал, что мэр Келли любил рассказывать о своих снах, но он искренне считал, будто тому все просто потакают. Неужели в городе и правда думали, что мэр обладает даром предвидения? Этот городок становился все более странным. И Ноа это нравилось.

Хейзел приподнялась на локте и посмотрела на него, нахмурив брови:

— Нет, я совершенно серьезно.

Ноа захрипел, его живот болел от смеха.

— Ты так вела себя, что я уж было решил, ты признаешься в убийстве или скажешь, что любишь секс с извращениями.

— Город очень серьезно относится к этим снам!

У Ноа потекли слезы, и он смахнул их пальцами.

— Я думал, все просто подыгрывают!

Хейзел помотала головой:

— Нет. Для них все по-настоящему.

Смех Ноа резко стих, когда он посмотрел в ее серьезное лицо. Заправил выбившуюся прядь волос ей за ухо и провел по щеке тыльной стороной ладони.

— А ты во что веришь?

— О чем ты?

— Ну, ты не веришь, что твой отец получает послания от Вселенной во снах, но во что-то же ты веришь? Что придает миру смысл в твоих глазах?

Хейзел смотрела на пляж позади него, сильнее нахмурив брови, и Ноа понял, что она всерьез обдумывает ответ. Ему нравилась эта ее черта. Хейзел ничего не говорила просто так. Оттого все, сказанное ею, обретало особую важность.

— Хорошие книги, — призналась она спустя минуту, глядя ему в глаза.