— Вы умеете увлекаться, княгиня, но, пожалуй, я отвлеку вас несколько от ваших обязанностей новым предложением.

— Уверена, оно будет замечательным.

— Вы перехваливаете меня, Екатерина Романовна, что не пойдет на пользу ни мне, ни вам. Так что сначала послушайте. В прошлый раз мы с вами коснулись вопроса создания Российской академии. Нашему чудесному языку нужны твердые правила, словари, нужна наука о языке.

— Вы склоняетесь к осуществлению этого замысла, государыня? Но это же превосходно!

— Я думала об этом замысле достаточно давно. Как вы знаете, Академия наук начинала работу над словарем, но, вероятно, по моей же вине дело и по сей день не доведено до конца. Вы правы, особая Российская академия скорее пригодна для подобной цели. Как вы мыслите себе состав и обязанности подобного учреждения?

— Здесь нет ни малейшей надобности в моих соображениях, ваше величество. И в этой области я полный профан, разве что давно и заинтересованно наблюдающий за трудом специалистов. В Европе есть несколько подобных учреждений. Можно воспользоваться их уставами и программами. Остается только выбрать.

— Дело за вами, княгиня.

— За мной, ваше величество?

— Конечно. Кому, как не вам, этим заняться?

— Но, ваше величество, с этой работой спокойно справится ваш секретарь. Ему легко представить вам план Французской, Берлинской и других академий с примечаниями, что следовало бы изменить или сократить относительно потребностей России.

— Вот видите, у вас уже есть план действий. Вам одинаково знакомы и цель, и средства ее достижения. Если вы всем этим займетесь, княгиня, я буду спокойна за быстрое решение вопроса. Мне и так стыдно за его бесконечные оттяжки.

— Государыня, мне остается еще раз напомнить вашему величеству, что у меня нет ни привычки, ни навыка работать с подобными материалами. Вы переоцениваете мои возможности.

— Екатерина Романовна, вы слишком любите заставлять себя просить. Ваша скромность подчас начинает напоминать тщеславие. Постарайтесь справиться с этим недостатком и помните, я жду вас с проектом.

…Мне следовало бы чувствовать себя вполне счастливой. После стольких лет розни и неудовольствий государыня встречается со мной почти каждый день и охотно выслушивает мои соображения по академическим делам. Правда, приспешники ее величества давно стали делать намеки, что я неумеренно пользуюсь высоким вниманием и рискую вызвать скуку императрицы. Однако мне представляется это скорее голосом зависти, чем сочувствия. Во всяком случае, Вяземский не упускает случая оспорить мои распоряжения и поставить под сомнение каждую трату, в отношении которых я и так ввела самый строгий надзор. Но истина и подлинное благополучие государства никогда не волновали князя, всегда старавшегося прежде всего заслужить благоволение власть имущих. Легче было бы поверить князю Потемкину, но князь полностью поглощен делом присоединения к России Крыма, так что стало возможным объявить высочайшим манифестом присоединение Крыма и Кубанской области к нашей империи. Последний хан Шагин-Гирей отправлен в Воронеж. Крым переименован в Таврическую губернию. И главное — прекратились набеги крымцев на южные степи. В последнем разговоре государыня сказала, что по предположениям Великая и Малая Россия и часть Польши лишились за время с XV столетия до нынешнего 1783 года от трех до четырех миллионов населения, превращенного в большей своей части в рабов. Еще от дядюшки Михайлы Ларионовича я знала, что мамелюки в Константинополе предпочитали русских кормилиц и нянек и что вплоть до наших дней Венеция и Франция употребляли купленных на рынках Леванта русских как галерных рабов.