– Ох! – Эльга вдруг прижала ладони ко рту.

Глазам стало горячо и больно от слез. Если бы знал этот болгарин, что он такое сказал! Нет матери, кроме церкви! Да у нее давно нет матери. Мать ее много лет ни жива ни мертва, не человек и не навка. Она обитает в глухом лесу, является людям на глаза не иначе как в птичьей личине и сторожит межу Яви и Нави. Ничто на свете не отстояло дальше от Святой Софии, чем ее избенка за тыном с коровьими черепами. Но почему-то именно здесь, за морями и землями, Эльга уже не в первый раз вспоминала ту, чей образ не тревожил ее много лет. Раньше она мирилась с тем, что сама оборвала связи с родом, а мать ее живой ушла на грань Закрадья. А среди мозаик и цветного мармароса вновь стала вспоминать и думать о судьбе Домолюбы Судогостевны, что теперь звалась Бура-баба.

Ригор защищал перед ней ту единственную правду, которую знал. А она, Эльга-Елена, княгиня русская, как в далекой юности, вновь видела перед собой две дороги. И вновь принуждена была выбирать.

Если она просто примет предложение василевса и синклита, даст обязательство прислать воинов, то получит взамен священников и сможет учить русов и славян Христовой вере. И Господь зачтет ей это, как бы ни мало она успела. Главное – сделать этот выбор в пользу истины Христовой. И тогда в небе ее будут ждать распахнутые объятия любви.

Но тем самым она не только подвергнет русские земли опасности, но и признает Русь служанкой Греческого царства во всех земных делах. А это уже совсем иное дело.

– Нет у меня ни отца, ни матери, – проговорила Эльга, не глядя на Ригора. – У меня есть только сын и за ним – вся земля Русская. Если Господь мне отец отныне, то она мне мать. Была и всегда будет. И я ее без защиты не оставлю и унизить не дам.

– Ты выбираешь между спасением души и…

– О спасении душ заботятся пастыри, а князья – о защите земли. Я желаю помочь христианам русским – и тем, что есть, и тем, что еще будут. Но не могу предать всех людей русских – ибо я судьбой, родом, Богом поставлена владеть и беречь их всех, сколько есть. Христиан, язычников, славян, русов, чудинов, голядь, угров… кого у меня только нет! От хазар даже кое-кто остался.

– Не тому я тебя учил, – нахмурился Ригор. – Где истинная родина всякого христианина? В Царстве Божием! Последуя одному, другое оставить надлежит. Идущий за Христом не должен иных целей иметь.

– Ты прав. Но в тот день, когда я все иное оставлю и за одним Христом пойду, я перестану быть княгиней.

– И это будет наилучшим для тебя!

– Но день тот еще не настал. А пока я княгиня, я о Русской земле, как о дитяти своем и о матери, должна буду сначала позаботиться, а о себе и своей душе – потом.

– Что ты говоришь? Не признающий Господа первым своим владыкой уже делается рабом другого господина!

Эльга молчала, пытаясь найти в своей душе этого «другого господина». И находила разве что… Олега Вещего, родство и сходство с которым сделало ее тем, что она есть. Отвага и удача которого сделали землю Русскую тем, что она есть. Всю свою взрослую жизнь, с тех пор как поняла великую важность родства с Вещим, Эльга мечтала увидеть его – хотя бы во сне. Но именно здесь, в Греческом царстве, он показался ей близким, как не казался даже в его старой киевской гриднице.

Достойные его наследия должны вести Русь только вверх. Она, Эльга, стала христианкой, чтобы сделать ее равной иным прославленным державам, а не служанкой их.

Василевс правду сказал: одно крещение не делает народы равными. Нужно три крещения, он сказал: твоего деда, отца и тебя самого. Хорошо, пусть. У нас есть время, мы подождем. Если нас не пускают в Золотые ворота, мы уйдем, но оставим свой щит – на память и как обещание вернуться.