Юсуф усмехнулся, глядя на меня, и задал вопрос:

– А знаешь ли ты, сотник Иван, такого князя, Ивана Двинского?

– Знать особо не знаю, но слышал и сам видел такого князя, – не стал я отказываться. – В черной фряжской броне оный ходит. Бородищу не по-нашему стрижет, аки у козла. В большой силе, зять самого государя, дочку евойную, княжну Александру за себя взял. Ловко саблей машет и остальным оружьем владеет славно, знатный воин. Давеча мурзу вашего срубил на поединке.

– Когда, кого? – Татарин пристально посмотрел на меня.

– Дык дня три назад. Когда ваши обоз наш хотели разбить. Но то приманка была, оный князь и придумал, как заманить. А какого мурзу посек – бог весть. Сам не видел, мне сказывали те, что там были. Вроде Абдулаха какого или еще кого…

– Говори, говори, сотник Иван, – поощрительно кивнул Юсуф, – я слушаю.

Мне очень хотелось заговорить татарина, рассказать ему то, что казанцы сами со стен видят, вдобавок наплести с три короба разной чуши, сделать все, чтобы потянуть время и избежать пытки, но… Но всплеснувшаяся внутри гордость заставила сделать совершенно обратное. Хрен вам! Тут обычный русский парень под пытками меня не выдал, а я, граф божьей милостью, буду соловьем заливаться? Не бывать этому.

Быстро осушил до дна чашу с чаем и демонстративно уронил ее на пол. А потом спокойно сказал:

– А недосуг мне с тобой разговоры разговаривать.

– Вот как? – Юсуф удивленно вздернул брови.

– А как иначе? На том и стоим.

– Жить не хочешь? – Татарин с легким презрением улыбнулся.

– Хочу, а кто не хочет? – Я тоже усмехнулся. – Только честь подороже жизни будет. Ты по-другому считаешь?

– Подумай о том, что тебя ожидает, сотник Иван. С тебя живьем сдерут кожу и скормят собакам.

Я пренебрежительно хмыкнул:

– О себе лучше подумай. За меня и остальных русичей с тебя спросят. Недолго уже осталось. О выкупе речь будем вести?

Юсуф промолчал.

– Нет? – переспросил я. – Тогда иди на хрен, пес поганый.

Бешеный стук сердца в груди заглушал слова. Страшно было так, что даже челюсти сводило. Черт… в бою никогда так не боялся. Впрочем, как ни крути, там совсем другое дело…

Лицо татарина исказилось гневом, он хмыкнул и презрительно процедил:

– Ты очень скоро пожалеешь о своих словах, пес. Тебя завтра повесят на городской стене в назидание таким же собакам. Но я милостив, для прощения тебе достаточно будет поцеловать мне сапоги. После чего тебя оскопят, но останешься жить. Подумай, сотник…

После чего Юсуф щелкнул пальцами и что-то коротко сказал ввалившимся в комнатку надзирателям. Я подумал, что они сразу потащат в пыточную, но ошибся, те просто заволокли меня обратно в камеру, правда, перед расставанием не забыли пригладить плетками. Но без фанатизма. Так, в двух местах кожу просекли, и все.

– Я вам эти нагайки в зады засуну, псы шелудивые!!! – заорал я им в спину, за что удостоился еще нескольких пинков.

Но, как ни странно, на этом все закончилось.

– Мать вашу… – ругнулся я уже по инерции и осмотрелся.

Камера низенькая, в рост не встанешь, со стороны коридора сплошная, кованная из толстых железных прутьев решетка. Напротив еще камеры, идут рядком, но есть там кто или нет – рассмотреть невозможно, все скрывает полумрак. Хотя кто-то едва слышно стонет – значит, есть.