– Кота?!

– Я про Йомантаса, жреца беглого.

– Ищем, надежа князь! – тиун истово перекрестился и тут же вздохнул, поправился: – То есть – искали. Везде, княже, искали, месяц почти. Всех перетеребили – и не нашли. Значит, сбег… или в живых нету.

– А, может, просто искали худо, спустя рукава? А что? Я вас не подгонял, не спрашивал…

Довмонт расслабленно хмыкнул и ударил ладонью по столу:

– Вот что, Степан Иваныч, ты давай-ка, своих настропали. Чтоб носом землю рыли!

– Так они и так роют, княже, – заступился за своих тиун.

– Знаю, что роют, – усмехнулся князь. – Только вот результат – где? Пусть еще разок все хазы да норы пройдут… и через пару дней мне доложат! Все. Ступай, Степане. Ступай и помни – жду!

Поклонившись, Степан Иванов-сын вышел от князя и, вернувшись к себе в сыскную избу, окинул строгим взглядом сидевших на лавках парней: Осетрова Кирилла и Семена. Да, здесь же, в горнице ошивался и мелкий отроче Кольша Шмыгай Нос. В новой верхней рубахе с широким узорчатым оплечьем, подпоясанной желтым кушаком, в мягких, со скрипом, сапожках, парень нынче выглядел щеголем! Еще бы… чай, не лаптем щи хлебает!

Хотел было тиун Кольшу выпроводить – маловат еще для особенно секретных дел, да передумал. Не такое уж и дело было секретное, да и вообще, отрок много где ошивался, много чего слышал. Оденется бедняком – никто его и не стесняется, кроют правдой-маткой и князя, и бояр, и вече, и прочую псковскую власть. И ведь верно кроют-то! То дороги не замостили, то стражу с рогатками на дальних переулках не выставили – вот двух честных дев там в толоки и взяли. Третьего дня еще! Ох, узнает князь, еще пуще рассердится… не любил он прелюбодеев-насильников, даже слово особое для них выдумал – маниаки. Это слово тиун Степан Иваныч, кстати, тоже употреблял, не особо стесняясь. Когда своих парней ругал за неумелость да леность. Вот и сейчас уселся за стол, посмотрел, набок голову свесив:

– Ну, что, маниаки, молвите?

Сыскные разом повскакивали, выстроились в ряд. Кольша Шмыгай Нос – тоже. И видно ведь было, пащенок начальника не боится ни на немецкий грош… Рад даже, что к нему, как к взрослому, такой же спрос.

– О беглом волхве литовском именем Йомантас осмелюсь напомнить вам, бездельникам да плутам изрядным, – скучным голосом продолжил тиун. – Посейчас только сам князь наш, защита и опора, очень сим беглецом интересовался. Спрашивал, почто до сих пор не пойман?

– Дак ведь нет его в граде, – Кирилл Осетров скорбно развел руками. – Был бы, словили б уже. Верно, Семене?

– Ты на других-то не кивай! – прикрикнул Степан Иваныч. – Каждый за себя ответит. Пока же видеть вас не желаю! Все, прочь пошли. И покуда точно все про беглеца того не узнаете, на глаза не показывайтесь, вот так!

– А толоки как же? – поклонившись, Кирилл все же осмелился напомнить об еще одном важном деле.

Тиун покряхтел:

– Толоками тож занимайтесь. Ох, чувствую, князь и за них тоже спросит. Да еще как!

Выйдя из сыскной избы красные, как вареные раки, парни быстро распределили промеж собой вектор поисков. Собственно, распределял-то Кирилл Осетров, как самый опытный:

– Я средь купцов еще разок поспрошаю, на торгу. Ты, Семене, – на пристани пошуруй. Ну, а ты… ты…

– А я – на Застенье.

– На Застенье так на Застенье. Давай.

На Застенье Кольша первым делом побежал на торг, куда же еще-то? Где все новости, все слухи да сплетни, узнать, как не на площади торговой? На дворе конец апреля стоял, кое-где и подсохли уже стежки-дорожки, реки освободились ото льда.