|
Почему я до сих пор засыпаю, сжимая в кулаке хрустальный шар, а не раздавила его, допустим, тяжелой дверью? Почему ни словечка не сказала ни Габриэль, ни Альберту, ни Аделаиде, поверив человеку, которого встретила во сне? Наши занятия в маленьком доме, в этой медленно плывущей теплой ночи, стали моей личной тайной, сладкой, но с легким налетом горечи – оттого, что Винсент был там, а я – здесь, в замке Бреннен. Мне начинало не хватать его днем.
Наши занятия… Все было новым и особенным для меня. Вот так, сидя за столом, я словно открывала для себя незнакомый и необъятный мир. С каждым разом читая все лучше и быстрее, слушая тихий голос Винсента, я узнавала о существовании других королевств, и даже больше – других земель, что там, за морем. Перед глазами величественной чередой проплывали парусники, и, казалось, путь их лежал прямиком в облака. Я наблюдала битвы давно минувших дней и узнавала, как власть различных духов может сделать человека страшным оружием. А еще я видела торжественные балы в королевском дворце, стены которого нежно-розового цвета оттого, что инкрустированы кусочками гигантских тридакн. Видела, как захлебываются в крови бунты против короны, или, наоборот, золотой венец катится, подпрыгивая, по мраморным ступеням, марая их кровью. Слова Винсента обретали форму, цвет и запах. Мне казалось, что я – там, среди белоснежных парусов, слушаю крики болтливых чаек, или я – на возвышенности, наблюдаю за ходом битвы, а слух режет надрывное ржание лошадей и скрежет стали. А еще я танцевала вместе со всеми в белом зале с высокими арочными окнами, а в воздухе витали запахи пудры, одеколона и игристого вина. Мне казалось, что я начала по-иному говорить. Возможно, я даже думать стала по-другому, мир полнился ранее неведомыми красками и вещами, облеченными в слова. И я запоминала эти слова и пыталась улавливать те мысли, что доносил до меня Винсент. Наверное, у меня неплохо получалось, потому что он частенько улыбался. Молча, правда, хвалил редко – просто смотрел с легкой задумчивой улыбкой и совершенно нечитаемым выражением в глазах. Один раз он на меня прикрикнул. Мы как раз начали заниматься арифметикой, складывали большие числа в столбик, и я не понимала, как так, переносить единицу в следующий столбец. Об этом и сказала. – Не понимаю. – Что именно ты не понимаешь? – мягко спросил Винсент, поправляя очки в тонкой золотой оправе. – Ничего не понимаю, – удрученно ответила я, – вот этого всего… И тут его словно передернуло, как будто он вспомнил что-то очень плохое. Я и пискнуть не успела, когда он внезапно схватил меня за руку, ту, в которой я держала перо, и с силой вдавил в лист. – Никогда! Слышишь? Никогда не смей так… И вдруг осекся, торопливо отвел взгляд. А я замерла, не смея шевельнуться. Оказывается, Винсент не всегда добродушен и сдержан, я чувствовала, как бьется в нем бешенство, не находя выхода… И его рука больно сжимает мои пальцы, и перо сломано… И я не понимала, что такого я сказала и чем виновата, но осознала, что, похоже, с занятиями пора заканчивать. – Простите меня, – голос дрожал, – я, пожалуй, пойду. – Никуда ты не пойдешь! – рявкнул он, вновь впившись в меня взглядом. – Никуда, покуда не разберешься… во всем этом! – Пустите… пожалуйста. Мне больно. Видимо, он не сразу сообразил, что вцепился в мои пальцы словно клещами, а когда понял, резко отдернул руку и отвернулся. – Я… – теперь его было едва слышно. – Прости меня. Пожалуйста. Я не хотел тебя испугать. Торопливо поднявшись, я аккуратно задвинула стул. – Я пойду… – Останься. |
