Воскресенье в рабочем квартале — время гуляний хорошо нажравшихся работяг, пристающих ко всем и вся и отмечающих официальный выходной. На улицах стоял устойчивый запах дешёвого пива, пота и перегара. В забегаловках выставляли свои сомнительные прелести напоказ дамочки с облегчённой социальной ответственностью.

Я разослал комарих в поисках детей, отдельно отметив нужные возраст, пол и возможные травмы.

Маура, ещё неуверенно стоящая на ногах, озиралась, пытаясь найти знакомые ориентиры. Кошка то и дело чихала от табачного дыма, пытаясь взять след. Минут пятнадцать мы пробирались по бедным улочкам, проталкиваясь сквозь толпу зевак, мелких воришек и праздношатающейся публики. Кучеру приходилось проявлять чудеса сквернословия, чтобы никого не задавить.

Кривые проулки постепенно пустели, чем ближе к окраине мы подбирались. Комарихи принесли нерадостные вести, в округе было минимум два десятка подходящих под описание мальчишек, избитых из них — половина. Трое находились в том направлении, куда мы двигались по памяти Мауры. И одного прямо сейчас избивали. Даже если это и не нужный нам мальчик, пройти мимо я просто не смог.

Маура звала меня в другую сторону, когда я выпрыгнул из экипажа на загаженную улочку и вломился в ближайший дом. Хлипкая дверь, висящая на одной петле, меня не задержала. Я слышал, как в глубине дома пьяное быдло лупило ребёнка, который уже даже не кричал, а скулил.

— Ах ты, сучонок! Ещё огрызаться вздумал? Убью! Как и твою гулящую мамашу! — ревел жирный боров в засаленной майке и рваных штанах, брызжа слюной. Кожаный ремень с офицерской бляхой то и дело опускался со свистом на худенького светловолосого мальчонку. Тот, сжавшись в углу, пытался прикрыть руками голову и тихонько выл на одной ноте.

Прежде чем ремень в очередной раз опустился на тело ребёнка, я без жалости ударил подвернувшейся под руку табуреткой по голове папашу-изверга. Желание отлупить его до такого же состояния было столь велико, что я с трудом себя сдерживал. Чтобы хоть как-то отвлечься, присел перед мальчишкой и попытался осмотреть его повреждения.

Это была плохая идея. Увидев рассечённые руки, сломанные посиневшие пальцы, запекшуюся кровь на светлых вихрах, я натурально озверел. Сквозь кровавую пелену до меня доносился голос Мауры:

— Это он. Мой! Успели! Спасли!

Кошка осторожно ковыляла к ребёнку, чуть пошатываясь и мяукая. Мальчик, увидев её, замолчал, а потом тихо заплакал. Он осторожно гладил и целовал Мауру. До меня донеслось его тихое бормотание:

— Я боялся, думал, что ты умерла. Искал тебя. Два дня, хотел есть и вернулся. А он бил. А ты вернулась! Выжила, не забыла!

Слёзы катились по его лицу, оставляя грязные дорожки. Я осторожно платком попытался стереть кровь с его лица и впал в ступор. На меня смотрели льдисто-голубые такие знакомые глаза. Кровь впиталась в кожу, и я рассмотрел слабенький, едва заметный росток лекарской травы на энергетическом плане. Передо мною сидел, размазывая слёзы и кровь, бастард рода Подорожниковых.

Глава 21

Нет, я понимаю, что если тщательно пройтись по трущобам, можно найти представителей всех дворянских фамилий, но чтобы даже тотем просматривался? То есть мальчик, вероятно, ещё и даром обладает, иначе просто не выжил бы после побоев.