Раз в месяц к Цитадели съезжались просители, которые обращались за помощью к магам крови. К нам шли, когда надежда уже была утрачена, когда святоши и инквизиторы оказывались бессильны. Мы сидели, ожидая, кто же обратится лично к нам. Каменные массивные двери Цитадели бесшумно отворились, пропуская людей внутрь: богатые и бедные, красивые и уродливые, люди и нелюди — просителей всегда хватало.

Минуты шли, складываясь в часы, а стул передо мной всё пустовал. Поток просителей постепенно иссякал, на столах других корвусов возвышались кожаные кошели и тканевые мешочки с деньгами. У кого-то были даже продукты в корзинках. Цитадель брала в качестве оплаты всё, но решение помогать или нет принимал сам маг.

В перерывах я слышал смешки и злорадство. Именно они тогда и побудили молодого и горячего меня покинуть своё место и выйти за пределы Цитадели, что было строжайше запрещено. Я стоял на пороге, не решаясь переступить черту и вдыхая сладкий медовый запах раскалённой летней степи. Вереница просящих напоминала муравьёв, движущихся хаотично в две стороны: к вратам Цитадели и от них.

Сейчас я должен был заметить в стороне от всех старика в рубище, прижимающего к себе исхудавшего ребёнка. У них не было денег, не было пищи. Они шли сюда босиком, оставляя за собой кровавый след. Жилистый седой старец и его смертельно больной внук, заживо гниющий от сложного объединённого проклятия святоши и инквизитора. Их обходили стороной, не замечали, игнорировали сам факт их существования, заочно приговорив к смерти.

Я видел глаза старика, фанатичные, горящие алым огнём. Он шёл и нёс в корзине за плечами внука к воротам Цитадели, но у него не было оплаты. Наши взгляды встретились, и я сделал шаг, наплевав на правила. Я вылечил парня, взяв в оплату со старика стакан крови.

А вечером висел на кожаных ремнях посреди двора Цитадели. Спина моя была исполосована кнутом. Стоя на коленях в собственной крови, я впервые услышал голос Матери Крови:

— Если берёшь оплату кровью, будь готов заплатить своей за этих людей.

Утром меня перевели на следующий ярус Цитадели.

Я снова пришёл в себя на пороге в алтарный зал. Что всё это означает? Зачем показывать мне моё собственное прошлое? Тем более, что этот кусок я отлично запомнил на всю жизнь и не только. Какие-то очень странные шутки у алтаря этого рода.

Постояв с минуту, я всё же решился и снова сделал шаг вперёд.

Ох ты ж… Сердце зашлось в бешенном ритме, к горлу подкатила тошнота. Столько лет прошло, а я всё никак не мог вспомнить этот эпизод без боли и ревности.

Мы с Ланой и Тильдой на приёме у барханцев. Ещё вчера гремела битва за объединение песков пустыни под одной дланью, а сегодня нас пленяли вечерняя прохлада оазиса и меднокожие девушки, танцующие вокруг чаш с огнём. Звон браслетов на запястьях и щиколотках, трепет монист на обнажённых телах, блики пламени в глазах, чернее ночи. Страстные взгляды новоявленного владыки, бросаемые на моих спутниц.

Наша последняя ссора с Ланой. Она желала власти, подчинения и слепого обожания к себе. Я же этого не мог, да и не хотел для нас.

— Ты легко можешь покорить не только пустыню, но и любое королевство! Да весь мир падёт к нашим ногам! Ты же сильнейший! Утопи в крови одних, и остальные придут сами! Вместо этого ты всё ещё мотаешься по порталам и прорывам! Сделай уже, наконец, то, для чего ты рождён! Правь, а не бегай на побегушках! — она медленно скидывала с себя одежду, оставаясь обнажённой при свете ночных звёзд.