Уотлин скорчил гримасу.

— Ты не хуже меня знаешь, насколько бесполезным бывает показание, прочитанное каким-нибудь помощником прокурора, да еще драматическим голосом, проглотив половину слов. Я не могу пойти на это. Дело относится к разряду первостепенных. Оно уничтожит нас обоих.

Я не переживал за свою политическую карьеру. Так что у нас с судьей было не особенно много общего.

— Кроме того, — продолжал он, — даже если я поверю тебе, что я, конечно, и делаю, все, что у нас есть, — это какой-то незнакомец, сказавший тебе, что свидетельница изменит свои показания. Ты даже не сможешь доказать существование какой-то связи между ним и ею. Может быть, он попросту решил воспользоваться твоей сложной ситуацией? Нельзя получить разрешение на новый процесс, основанный лишь на двойном показании с чужих слов.

— Но я же закрыл дело против Клайда Малиша. Это тоже своего рода доказательство.

— Это доказывает только то, что ты что-то сделал. Может быть, ты разозлился и все это придумал, а дело закрыл для того, чтобы подкрепить свою версию. Извини, Блэки, но люди скажут именно это. И, кроме того, дело закрыл вовсе не ты.

Уотлин был прав. Дело против Клайда Малиша закрыл Фрэнк, к тому же по причинам, ничего общего не имевшим с тем маленьким франтом, вооруженным пистолетиком. Свою связь со всем этим я запрятал чересчур хорошо.

Все, чего требовал сейчас Уотлин, — прикрытия. Месяц назад я сумел бы взглянуть на дело с его точки зрения. Он не выступал против меня. Он искал моей помощи. Он почти умолял меня о ней.

— У тебя есть версия, Блэки, теперь достань доказательство. У тебя есть штат сотрудников, есть следователи. Принеси мне какое-нибудь доказательство. Дай мне хоть малейший резон для принятия твоего ходатайства, и ты получишь разрешение на новый процесс. Принеси мне доказательство!

Именно это я и пытался сделать. Результаты вскрытия трупа Менди Джексон ничего не дали мне. Я сказал медэксперту, что подозреваю убийство, но он никак не подтвердил этого.

— Имеются несколько синяков, но это могло быть и от самой передозировки. Или чего-то еще. Я вот что тебе скажу. У нее не было пристрастия к наркотикам. Во всяком случае она не кололась. Никаких следов от уколов, а они первое время остаются обязательно.

— А если бы она была наркоманкой, могла бы такая доза убить ее?

— Такая доза убила бы кого угодно, — сказал он. — Этого хватило бы на троих. В ее венах оказалась не какая-нибудь дрянь, которой торгуют на улицах. В шприце оставалось достаточно, чтобы мы могли провести анализ. Героин был чистейшим, чище я не видел. Неразбавленный.

— Следовательно, это было убийство. Кто бы ни дал ей этот наркотик, он знал, что такая доза убьет ее.

— Или это был энтузиазм дилетантки, — сказал медэксперт. — Если она кололась впервые, то могла и не знать, сколько вещества нужно взять.

Я просто слушал. Появился новый след. Чистый, неразбавленный героин, какого никогда не видели ни наркоманы, ни средней руки наркоторговцы. Но Клайд Малиш мог доставать его бочками. Хотя пока для доказательства этого явно было недостаточно.

Три моих следователя не сумели обнаружить какой-то связи между Менди Джексон и Клайдом Малишем. Он сам проложил дорожку к ней и сам же ее уничтожил. Никаких следов не осталось. Покойный муж Менди Джексон явно был связан с Малишем, но никому не удалось бы что-то выжать из этого. Дело было слишком давним.

Через три или четыре дня после ее смерти, пройдя сквозь регистрационный зал, я в своем обычном полурассеянном состоянии уже поднял было руку к жужжащему замку двери, не обратив внимания на какого-то старика, наклонившегося к окошечку секретаря.