– Семенами Луи‑Гийом отравил своего соперника Аршамбо?

– Ну конечно. И, как он рассчитывал, Аршамбо умер незаметно. У него не было обычных симптомов отравления, известных в те времена. Современники, разумеется, решили, что у него сдало сердце. То же случилось и с Юпитером. История повторилась. Но на сей раз умер один из Жибле де Монфори.

– По‑вашему, выходит, это я виноват в смерти Юпитера?

– Мы все виноваты. Даже если отраву подложила Хатч. Она усвоила привычку утолять жажду, голод и прочие потребности Юпитера. Анализы содержимого желудка ничего не дали. Поскольку, чтобы обнаружить этот специфический яд, нужно знать, что искать.

– А мадам Хатчинсон знала, что скрывается в теплице?

– Полагаю, она читала американский перевод «Господина пряностей». Хатч хотела знать все, что касается «Толбьяк‑Престиж». В знании она видит животворный сок, и она права. Я преподнесу свою версию майору Дюгену и его команде. Очень надеюсь, что они найдут для нее наилучшее применение. В целом я им доверяю.

– Значит, мадам Хатчинсон входила в мою теплицу, чтобы украсть семена понго‑понго, а я ничего не заметил.

– Ты уверен, что ничего не заметил?

Для храбрости он пригладил себе бачки:

– Сказать по правде, я знал, что кто‑то взломал дверь…

– И что же?

– А то, что я постарался забыть об этом. Живя в саду, перестаешь прислушиваться к тому, что делается в мире.

– Да, я понимаю.

– Скважина немного погнулась. Вот я ее и заменил, не поднимая шума. Я подумал, что туда наведывались художники. У них чудные идеи, но вникать в них мне не хотелось. Все эти безобразники были влюблены в сад Луи‑Гийома. Все мечтали насладиться его красотой и покоем. Он привлекал их еще больше оттого, что сестра Маргарита запрещала в него входить.

– Ты подумал, что, как и все другие деревья, Cerbera odollam навсегда сохранит свою тайну, будет дышать себе потихоньку и никогда никому не причинит зла. Это тебе пришло в голову сделать фальшивую этикетку? Bulua clempendris? Разве не так?

– Или Culua belendris, я и сам не помню.

– Какая разница.

– Я подумал, что пока у этого дерева нет имени, оно безопасно. Ваши глаза полны слез, Лола.

– Как и твои.

– Только я не умею плакать. А вы вот‑вот расплачетесь.

И Лола расплакалась. Горячие слезы лились откуда‑то изнутри и скатывались у нее по щекам посреди темных остатков сада Луи‑Гийома. Она достала из сумки платок и спросила:

– Тебе неприятно, что я плачу?

– Да нет, мне неприятно, что я не могу плакать вместе с вами. Я воспитан в те времена, когда мужчины не плакали. Разве что на войне. Понимаете, мои слезы сдерживает прочная плотина воспитания.

– Понимаю. Но когда мы допьем бутылку, ты расплачешься.

– Обещаете?

– Обещаю.

– Как жаль, что Брэд не может составить нам компанию. Мы могли бы исполнить ритуал вместе с ним.

– Я рассчитываю повторить его вместе с Брэдом.