Он глядел на жену так, будто она была его матерью, на детей – как на внуков, а на Рейчел – недоуменно, словно не мог понять, кто она такая. Они пытались читать ему вслух, прокручивали на айподе его любимые картины, записи обожаемого им Шуберта. Все впустую. Он хотел есть и спокойно лежать, отдыхая от болей в голове и во всем теле. Он воспринимал мир с ужасающим нарциссизмом младенца.
Морин и дети дали понять Рейчел, что она может посещать Джереми, когда пожелает, – сказать что-либо иное было бы слишком невежливо. Но разговаривали они преимущественно между собой и испытывали явное облегчение, когда она собиралась уходить.
Себастьяна все это начало раздражать. Он говорил, что Рейчел едва знакома с Джереми и окрашивает сентиментальными соображениями взаимную привязанность, которой, в сущности, нет.
– Брось ты это, – посоветовал он ей однажды.
– Да нет, это ты брось, – отозвалась она.
Себастьян поднял руку – «извини» – и закрыл на миг глаза, показывая, что не хочет ссориться с ней. Подняв веки, он спросил, мягко и примирительно:
– Знаешь, что есть идея – перевести тебя в «Большую шестерку»?
«Большой шестеркой» они называли Нью-Йоркскую национальную телесеть.
– Нет, не знаю, – ответила она, стараясь скрыть охватившее ее возбуждение.
– Все идет к этому. Тебе надо почистить перышки и сбавить обороты.
– Еще чего.
– Они дадут тебе для пробы важный материал, проблему общенационального масштаба.
– Например?
– Ну, не знаю. Ураган, массовое убийство, смерть знаменитости.
– И как нам выстоять теперь, когда ушла Вупи? – произнесла Рейчел задумчиво.
– Да, будет непросто. Но она не хотела бы, чтобы мы легко сдались.
Она засмеялась. Себастьян увлек ее на диван.
– Вот такие мы с тобой, крошка, – сказал он, поцеловав ее в щеку. – Сиамские близнецы. Куда я, туда и ты, куда ты, туда и я.
– Да, я знаю.
– Думаю, жить на Манхэттене будет хорошо.
– В каком районе? – спросила она.
– В Верхнем Вест-Сайде.
– А если в Гарлеме?
Оба рассмеялись, как супруги, понимающие, что главные расхождения между ними могут быть только теоретическими.
В течение осени состояние Джереми Джеймса значительно улучшилось. Он вспомнил Рейчел – но не свои слова медбрату насчет нее – и, казалось, скорее терпел ее присутствие, нежели чувствовал необходимость в нем. Большинство фактов о люминистах и Колэме Джаспере Уитстоне по-прежнему хранились у него в мозгу, но несколько перепутались из-за того, что нарушилось общее восприятие хронологии событий. Уитстон, исчезнувший в 1863 году, переместился в 1977-й, когда Джереми впервые посетил Нормандию в качестве университетского выпускника-стипендиата. Он думал, что Рейчел младше Шарлотты, и удивлялся тому, что Тео так часто пропускает школу, навещая его.
– Он совсем не занимается, – пожаловался он Рейчел. – Не хочу, чтобы он использовал мою болезнь для отлынивания от учебы.
В ноябре его перевезли домой, на Горэм-лейн, где за ним присматривала медсестра из хосписа. Постепенно он набирал силы, речь становилась более ясной и четкой, но мозг по-прежнему давал сбои.
– Никак не могу ухватить суть, – пожаловался он однажды Рейчел и Морин. – Чувствую себя так, словно попал в прекрасную библиотеку, а все книги в ней – без названий.
Во время одного из визитов Рейчел – стоял конец декабря 2009 года – он в первые же десять минут дважды посмотрел на часы. |